Лешка сразу покраснел. Понятно почему. Это в нем ревность проснулась.
– Ладно, – буркнул он, – теперь моя очередь. Пошли в ванную голову мочить.
Он отобрал у меня простыню, завернулся в нее как римский сенатор, (у меня в учебнике истории такой есть), и направился в ванную.
Катя взяла лейку от душа, а я включил кран. Только я слишком сильно его повернул, потому что вода мощной струей хлынула на Лешку.
– Ой! Что вы делаете?! Вода холоднющая! – заорал он и хотел вырваться, но не тут то было. Я его крепко держал.
– Погоди, сейчас горячей добавлю, – сжалился я над братом. Пока мы мочили Лешке голову, сами вымокли с головы до ног. Наконец мы усадили Лешку на стул. Сидит он надутый, мокрый, как мышь, которая из лужи вылезла.
– Ничего, Лешенька, – ласково сказала ему Катя. – Сейчас ты у нас тоже красивый станешь. Стильный. С крутой прической. Все девочки в тебя сразу влюбятся.
– Вот еще! – фыркнул Лешка, заливаясь краской. Видно, что ему было приятно такое слышать. Он даже дуться перестал.
«Ну, – думаю, – сейчас братец как начнет вертеться да елозить, крутиться и чесаться, вот будет потеха. Посмотрю я, как с ним Катя управится».
Однако, к моему великому удивлению, Лешка замер как завороженный, даже дышать перестал. Не узнать человека. Начала его Катя расчесывать. Интересно смотреть, когда другого стригут. Когда сам в кресле сидишь, ничего не видишь. К тому же, дома не в парикмахерской – можно все со всех сторон рассмотреть.
Катя раскрыла книгу на нужной странице и, читая инструкцию, пробормотала:
– От уха до уха проведем дугообразный пробор через верхнетеменную зону, у нас получатся три главные зоны.
– Что это еще за зоны? – спросил я.
– Не мешай, – отмахнулась Катя. – Это наш парикмахерский язык. Профессиональный. Тебе его знать не обязательно.
– Ну-ну, – усмехнулся я.
– Сделаем контрольную прядь для всей стрижки, – продолжала Катя. – Нагните голову, клиент.
Лешка послушно нагнул голову. Это надо же! Вот ведь что любовь с людьми делает!
– Подстригаем, подстригаем! – запела Катя, щелкая ножницами. Волосы моего братишки так и посыпались на пол. – Сейчас ты у нас будешь красавчик! Просто загляденье!
«Вот это да! Когда она меня стригла, она песни не пела. Судя по всему, она тоже к Лешке не равнодушна. Не иначе», – подумал я.
– А вот главная зона. Передняя часть головы. Тут самое сложное, – сказала Катя, колдуя над Лешкой. – Сейчас мы все лишнее уберем, а то, что останется, будем филировать.
– Чего? – не понял я. – Фили чего?
– Филировать. Это значит, прореживать. Так всегда с густыми волосами делают.
– А мне ты такое не делала, хотя у меня волосы тоже очень густые, – сказал я и ощупал свою голову.
– У тебя другая прическа. Классическая. Там филировка не нужна. А у Лешки супермодная. Ему без филировки никак нельзя.
Я даже расстроился. Я, значит, буду просто так ходить, а Леха супермодным.
– Держи его ухо, – прервала мои размышления Катя.
Я с огромной радостью схватил Лешкино ухо, посильнее сжал его, и даже слегка крутанул. Брат аж подпрыгнул и завопил как резаный поросенок:
– Ты чего делаешь?
– Не двигайся, – предупредил я его, – и не шуми. А то без глаза останешься.
Лешка затих. Катя тоже петь прекратила, стрижет молча, а волос у Лехи все меньше и меньше.
– Кать, по – моему, у тебя совсем другая стрижка выходит. Что-то не похож Лешка на мальчика в книге, – злорадно сказал я.
– Это потому что я еще за челку не бралась, – ответила Катя. – Вот челку подстригу, тогда будет похож.
