Берли стоял в ожиданье, вдали от машины, посреди дороги. Видимо чувствовал напряжённость происходящего и знал, что ближе подходить нельзя. Макарий, шатаясь, подошёл к нему и обнял его верную понимающую жизнь.
– Берли, Берли! Зачем ты за мною побежал, а? Я что тебя просил? Оставаться и меня ожидать, вот что я тебе говорил! А ты непослушный, вот увязался за мной… Нам ещё необходимо к Смотрине Алексеевне добраться, как можно скорее. Что там происходит, нам бы знать? Так что, Берли, возвращайся к Агафье Никаноровне и жди меня там. Я, надеюсь, что скоро вернусь.
День смотрел на этих двоих, совсем разных существ, жизнью силы и светил им природой покоя и верности.
Берли, заскулил и замотал головой: то ли от надоевших мух, то ли от слов Макария.
Позади, на этой неухоженной дороге, хлопко заурчала машина и подала сигнал клаксона.
Из неё вышел участковый милиционер и крикнул Макарию:
– Вот, тебе ясность в происходящем, забери! И помни: в тебя открылись старые раны! – и бросил на обочину какой-то лист бумаги.
Бряцнула дверью машина, неуверенно двинулась в свой участковый и трудный путь, оставив позади вопросы и ответы на обочине дня.
– Принеси, Берли, это что там, на обочине! Что так смотришь на меня? Я говорю тебе, принеси, вот тот лист, что на обочине…. Принеси, Берли, принеси….
И в какой раз закружилось небо над Макарием, завертелись пустые облака по круговороту сознания. Обочина приняла его усталое тело радостно, травянисто, без проблем. Полынь не колола горечью мысль, а приятно жгла каким-то неестественным пряным запахом. Возносила туманная лёгкая светь в бестелесную невесомость…. Стало легко и уютно Макарию в небе этом…, как никогда раньше, и он поплыл в манящую даль, средой лазурных небесов….
… – Ну, что? Возьмём его с собою, или, как?
– Да на чёрта он нам такой нужен! А если согнётся, что тогда? Мы в ответе, так, что ли? Пускай лежит для всяких других. Может, кто и поедет мимо, а, может, и нет. Да и не один же он здесь. Очнётся и пойдёт, куда ему надо.
– Слушай! А он бы нам пригодился: втроём-то, сподручней. Да и глянь, какой пёс у него силён. Смотри, как он насторожен, что даже мурашки по телу пошли.
– У кого, у тебя? Не трусь! Этот пёс умный и он понимает наш разговор, я так думаю. Они сейчас эти все псы поумнели, получше, чем некоторые людишки! А? Верно, ведь, пёсик?
Макарий слушал этот разговор, словно сквозь туман, но очнутся не находилось сил.
Разговоры стихли вдали и растаяли в урчанье глухого мотора, который тоже уплыл в эту убегающую неоспоримую даль….
И туман действительно висел над вечерним миром серо-густым молоком, как будто кто накинул вязкую белизну на всё, что имелось вокруг.
Голова Макария гудела от этой вязкой неуёмной влаги. Рядом лежал Берли и смотрел вопросом ему в глаза, как будто в поиске ответа: что же дальше?
– Ну, мой друг, домой пойдём к Агафье Никаноровне! Заждалась, видимо, она нас уже давно. Давай с тобой посмотрим, что нам оставил за бумагу участковый, – с огромным трудом поднявшись, обратился к Берли Макарий.
Лист, принесённый Берли, лежал рядом на подвяленной траве, скомканный, с расплывчатыми буквами от влаги.
– Да! Ожидать другого и не приходится. Филя, этот, приревновал к своей Грине-Агриппине. Было бы до кого ревновать, да и кому. Так ведь, Берли?
Но пёс настороженно всматривался в этот плотный завес тумана, как будто спрашивая: а, что же там, находится, за ним?
