– Ой! Мир-то, живой какой! До невероятности, что этого не может и быть! Макарий, Макарий…! Неужели это на самом деле ты, тот, которого забыть я и во сне немогу? Что, не узнаёшь меня, Макарий, никак? Я теперь совсем не та, что ты когда-то встретил! Помнишь ты ещё меня? Или уже забылась встреча наша? Я же Гриня-Агриппина! Вот такая я и есть самая настоящая! А не та, что в том далёком полузабытом лесу. О! И вы здесь, заблудшие во времени и цветущей жизни пустоты! Где это вас так долго носило, что встревожили всё село? Почему молчим, растерянные до неузнавания, люди? – и, спрыгнув лихо из седла, скомандовала коню:
– Успокойся, Гром! Отдохни и не рвись быстро домой! Сколько мы здесь пробудем – неизвестно! Видимо, до тех пор, пока нам время не скажет своей честью, на возврат.
На её груди матово сиял на цепочке золотистый медальон, добавляя этим необычность происходящего, что не верилось в это никак.
Вслед за ней, из-за тех же домов, выкатился, тот же хлипкий «ГАЗ-51», но без полной веселой кузовной пестроты. Гармонь и бубен состязались в руках двух молодых парней, одетых в народные одежды давних лет.
И так же кипела взбудораженная радость, и так же бесшабашно звучало «семь-сорок», что казалось: жизнь и мир – едино целое, навсегда. Память Макария вздрогнула и всколыхнула закоулки того прошлого, что туманно пряталось, где-то, за пределами чувств. Он вспомнил, и обсерваторию, и всё-всё, что тогда с ним произошло.
– Здесь с неба что-то вчера упало? Может, прилетело огнённым подарком для нас, людей, не очень-то верных? Что ты думаешь об этом, Макарий? Мы люди верные и безупречные, как то, что с неба летает? Или нам этого ещё не дано? А вот Агафья очень тебя заждалась, и в плаче почему-то, очень. Да и мы все тебя уж обыскались, а ты вот где! Как тебя сюда занесло в это пропащее место? И пёсика своего не потерял нигде! Да ты Макарий, точно, кровинка неба, без неё-то и жизни нет нигде…, – и недоговорив слова, повернулась к лесу, закрыв ладонями лицо.
– Туман сюда нас завёл своей непроглядностью, и никто иной, только этот туман, – с удивлением смотрел Макарий на эту новоявленную и необычную Агриппину.
Не верилось, совсем не верилось, что это и есть та, чужая невеста, которую он запомнил жарким поцелуем.
– Ты не бойся! Я тебя отнимать ни у кого не собираюсь. К тому же, я – ничья! А точнее, своя собственная, как и была всегда! И никогда ещё не принадлежала никому, ни единого разу! Только миру, да своей затаенной в уголок душе. Вот так, Макарий! Как на духу перед тобою вся! А, зачем? Понять и сама ещё не могу!
Она вошла в дворик этого домика и, увидев трактор самотяжку, удивлённо воскликнула:
– Вот это – да, так да! И эти, тоже здесь! Умудрись всё-таки унырнуть без нас. И вот куда! Где же они теперь эти наши молодцы-загуляки? А, Макарий? В каких-то, краях, сейчас они бесшабашат? И узнать бы хотелось, где это их носит, да ещё и без нас!
Она посмотрела поверх зелёного леса и, сорвав косынку с головы, неожиданно с горечью добавила:
– Улететь бы туда, за эту далёкую даль, да не одной, а с тем, кто верен собой и может беречь святую чистоту души! Да вот, не с кем в полёт тот, не с кем…. А жаль…, что крылья расправить совсем никак… невозможно. Нет высоты для полёта в тот мир! А, Макарий? Что на это ты скажешь?
У Макария, вдруг, защемило, затревожилось внутри, словно это озеро нашло свой выход и плеснулось из берегов в его бескрайние чувства огромной волной беспокойства.
