– Не знаю! – ответил Анджей.
Марек содрогнулся – его брови нахмурились.
– Поговорим открыто, – сказал он, снизив голос и встав перед сыном. – Моя душа чувствует, что нам, Яксам, снова угрожает опасность. Иво мстительный.
Магистр Анджей встал со стула и сложил крестом руки на груди.
– Милый отец, простите; Иво не мстительный!
Это отрицание взволновало Воеводу, который, казалось, хочет вспылить, и сдержался.
– Ты не знаешь его! – пробормотал он.
– Дорогой отец, я каждый день с ним общаюсь, он Христов муж, святой человек… а месть – нехристианская, и запрещена законом.
Воевода посмотрел на сына с сожалением и, отказываясь от спора, замолчал…
– Святополк является нашим родственником, – начал он медленно, – один род, одна кровь. Колит их в глаза то, что он Поморьем владеет, хотели бы его выгнать, поговаривая о предательстве, делают его сообщником Плваща.
– Плващ на его сестре Хелинге женился, – шепнул Анджей.
Весь этот разговор так очевидно надоедал магистру Анджею, который отвечал вынуждено, полусловами, что отец, видя, что не сможет втянуть в него сына, замолк и вдруг спросил:
– Что же этот Валигура здесь замышляет?
– Хотя я рад бы что-нибудь о том поведать, – отозвался Анджей, – не знаю ничего толком. Кажется, что епископ хочет его иметь при себе.
– И использовать для своих намерений! – прервал Воевода. – И, наверное, его при Лешеке поместить, чтобы на страже стоял, когда епископ сам не может. Кто же знает, Иво готов ему Краковскую каштеланию дать, или меня откуда-нибудь согнать, чтобы его на моём месте посадить. Мне он не верит!
Анджей взглянул в эти минуты на отца таким взглядом, что старик устыдился и разгневался. Слов ему не хватало.
– Ты же, как стал ксендзем, Яксом быть перестал! – воскликнул он. – Это облачение тебя перевоплотило. Монахом на меня смотришь, а я не хотел, чтобы ты им был.
Анджей встал со стула и пошёл обнимать отца. Суровое его лицо вздрогнуло каким-то чувством.
– Отец, – сказал он, покачивая чёрным облачением, – мы – рыцарство Христово, а так как рыцарь, надевая доспехи, обо всём должен забыть, чтобы в своё оружие вложить душу, и мы, тем паче, из-за наших доспехов должны забывать свет.
– Ты ведь не монах!
– Но у меня те же клятвы и обязанности, – сказал Анджей.
– Прежде чем их принял, ты имел другие для рода и отца, – воскликнул Марек.
– От тех я отказался, когда был пострижен! – вздохнул магистр Анджей.
Выражение отцовского лица свидетельствовало о том, что он не был убеждён, и не рад был всему спору с сыном.
Вздохнул, пошёл к окну, ластящегося пса отпихнул.
– Значит, не о чем говорить с тобой! – прибавил он.
Затем в дверь постучали, оба оглянулись; осторожно её приоткрывая, вошёл муж, годами старше Анджея, похожий на него, а ещё больше на Воеводу, с лицом, изрытым преждевременными морщинами, пылким, суровым, с глазами, которые из-под густых бровей блестели звериным выражением.
Был это тот Ян, называемый в семье Яшком, некогда первая причина борьбы с Одроважами, тот, что выдал их на смерть у прусской границы… наказанный лишением рыцарского пояса и изгнанием. Спрятался он в Чехии, которая тогда почти для всех беглецов из Польши была приютом, а через два года тайно вернулся. Добрый Лешек, хоть знал о том, простив отцу, сына преследовать не хотел. Смотрели сквозь пальцы, что он находился на дворе отца, не делали ему ничего, но и к милостям не возвращали.
