В сгущавшейся тьме под сводами и без того мрачной башни с каждой минутой нарастала тревога, которая становилась для Оттокара мукой мученической.
Он вздрагивал при каждом шорохе, доносившемся снаружи, сердце замирало при мысли, что это звуки шагов Поликсены. Он считал секунды, еще мгновение – и она войдет в дверь. Но всякий раз Оттокар ошибался и, вообразив, как она, не дойдя до порога, повернула назад, испытывал страшное отчаяние уже другого рода.
Он познакомился с ней несколько месяцев назад, их первую встречу Оттокар вспоминал как сказку, ставшую былью. А двумя годами раньше ему явился ее образ, когда он увидел портрет дамы эпохи рококо: палево-пепельные волосы, узкий овал лица, жестоко-сладострастный рисунок полуоткрытых губ, полуоскал кровожадных, сверкающих белизной зубок. Портрет висел в «галерее предков» барона Эльзенвангера и взирал со стены на Оттокара, когда тому однажды вечером пришлось играть там для гостей. С тех пор этот образ настолько отчеканился в его сознании, что Оттокар как воочию видел его, стоило только на миг закрыть глаза. Постепенно дама на холсте обрела такую власть над юной томящейся душой, подчинив себе все его чувства и помыслы, будто стала живым существом, дыхание которого он чувствовал на своей груди, когда по вечерам сидел на скамейке под липами и грезил о необыкновенном создании.
Это был портрет графини Ламбуа, как он тогда узнал, и ее звали Поликсена.
Все пылкие полудетские мечтания о красоте, изяществе, блаженстве, счастье и упоении отныне облекались в зримый образ по имени Поликсена, которое вскоре стало магическим заклинанием; стоило его только произнести, и совершалось чудо – она была совсем рядом, и он ощущал жар поистине испепеляющей ласки.
Несмотря на юность и здоровье, которое раньше не внушало опасений, Оттокар чувствовал, что внезапное заболевание сердца не излечить никаким врачам и что, возможно, ему суждено умереть во цвете лет, но это не печалило его, напротив, он испытывал какое-то сладостное предощущение смерти.
Странный, прямо-таки несусветный мир вокруг гладоморни, с его былями и легендами, пробудил в Оттокаре еще в детские годы тягу к мечтательству, к возведению воздушных замков, и тогда уже реальная жизнь, такая убогая и утесненная узкими границами, казалась ему враждебным миром неволи.
Ему даже не приходило в голову связывать свои мечты и томления с какими-то свершениями в земной юдоли. Время, в которое он жил, исключало всякие планы на будущее.
Он вполне обходился без общения со сверстниками. Далиборка, уединенный двор, немногословные приемные родители да старый учитель, нанятый графиней Заградкой для обучения ребенка, поскольку его покровительница не желала, чтобы он посещал школу, – вот и все его первые и долгое время единственные впечатления внешнего бытия.
Его мрачноватый вид и отчужденность от общества, движимого тщеславием и погоней за успехом и удачей, сделали бы Оттокара одним из многочисленных градчанских чудаков, которые, словно избегая молота и наковальни эпохи, влачат бездеятельное замкнутое существование, если бы однажды в его жизни не произошло событие, перетряхнувшее всю его душу, – событие столь фантастическое и одновременно реальное, что оно одним ударом опрокинуло стену между внутренним и внешним и наделило его даром экстатических озарений, когда он неколебимо верил в исполнимость своих самых причудливых фантазий.
