Кашкин понял одно: словами увещевать припадочного не получится, – из него свои льются как из энурезника, – поэтому молча принялся оттеснять Тонера к двери. Тот, хотя и оттеснялся, но речи своей не прерывал.
– Мы с вами можем быть полезны друг другу, Константин Алексеич! Давайте будем взаимовыгодны! Давайте друг друга раскрутим!
Кашкин как раз крутился в прихожей с Тонером – не сразу получилось открыть за ним дверь, для чего в узком пространстве коридора им пришлось даже обняться: не квартира – коробочка! Кто-то из них задел ногой велосипед, тот негодующе тренькнул, и Кашкину удалось, наконец, выдавить Тонера за порог.
Тонер осознал, что сдаёт позиции, и пустил в ход тяжёлую артиллерию:
– Не упускайте возможность, Константин Андреич, – загрохотала по полю боя танковая дивизия Тонера, – ведь я же могу что угодно о вас написать! Я могу разоблачить вас и запороть ваш замысел. Вам же хуже будет! СМИ – пятая власть, не забывайте! Давайте поможем друг другу! Если я пришёл раньше нужного, то ничего страшного, я охотно иду на контакт, со мной обо всём можно договориться!
Кашкин в ответ очень хотел что-то рыкнуть, по возможности максимально грубое, но только пожевал во рту язык, да так и захлопнул перед прессой дверь. Без единого слова. Так сказать, nocomments. Через дверь он слышал, как Тонер чертыхается, бурчит под нос, шаркает и топчется на месте.
– У вас тут насрано, – обиженно звучит Тонер из-за двери, и до Кашкина доносятся удаляющиеся шаги.
Когда всё стихло, Кашкин открывает дверь на тоненькую щёлку. Тонер не соврал. И как коротко и ёмко ему удалось донести до Кашкина это известие. Кашкин с грустью смотрел на коврик для ног и на оставленную кем-то кучку классической конфигурации, задетую подошвой Тонера. Ну всё. Теперь жди статью о том, что спецкор издания, отправленный на интервью с обладателем способности испражняться деньгами, вляпался в самое настоящее дерьмо. Чёрт с ним, со спецкором. Коврик жалко. А коврик, между прочим, памятный. Хотя обычный, конечно же, коврик, но памятен он тем, что куплен, когда Кашкин и Катя въезжали в эту коробочку. Тогда и Лиза ещё не родилась, и Катя была ею беременна. А коврик, конечно, самый обычный, только памятный.
И вот придётся его выбросить. Вместе с аккуратно оформленной композицией гомогенизированного человеческого сами знаете чего здорового однородного цвета, без посторонних примесей формованной целлюлозы в виде казначейских билетов, подделка которых преследуется по закону. И Кашкин завидует автору кучки, такой естественной и аккуратной, будто создатель вложил в неё всю душу.
Глава 12. 0:2
Зенит Анатолия Степанова, который в своё время успел стать спортсменом районного масштаба, скоро превращается в закат, а там и вовсе сгущается в сумерки. Казавшаяся пустячной травма лишила его места даже на скамейке запасных, и мечта переехать в Москву закатилась за горизонт. Вот и остался Степанов здесь, в этом свернувшимся в рулон обоев городе, где давно уже достиг потолка. И не заметил он, как время превратило его мечту в надежду, а надежду – в разочарование.
А ещё врачи такие: курс реабилитации – два месяца. И физнагрузку под запрет. Начинаются уколы, антибиотики, химия. Такие-то таблетки перед сном, вот эти пилюли за час до еды, а вон те капли после приёма пищи, не перепутайте.
И надо бы форсировать события, иначе всё, приплыли. Степанов атакует, но судьба проводит контратаку, и со счётом 0:1 в пользу судьбы этот раунд завершается – восстановиться до ближайших соревнований Степанов не успевает. И вынужден пропустить ещё один тур. А время – ох, время как кенийский бегун: зазеваешься – и не поспеть за ним. Степанову под тридцать, и выбыть из спортивной гонки сейчас значит поставить на карьере жирный такой крест, которым на карте отмечено так и не найденное сокровище.
