– А ведь твоей мамы нет дома, – сказал Евгений Фёдорович Миле, мешающей ложечкой чай.
Звон в чашке на секунду прервался. Она заговорила, не глядя на стоящего рядом мужчину:
– Это правда. Она сейчас в Москве. Нас соседи затопили. Обнаружилось, когда мы приезжали на пару дней. Там теперь так противно, в нашей квартире, сыро. И я там не могу находиться. А ремонт-то надо делать. Вот мама и пытается получить страховку и сделать ремонт. Ну, вы знаете, как у нас в стране. Хорошо ещё, у неё сейчас отпуск. Ещё не кончился. Хотя, наверно, отдохнуть больше не придётся. Этот потоп… Да вы садитесь за стол.
Мила указала в середину террасы, где стоял круглый стол под бежевой скатертью, а вокруг – светлые деревянные стулья. Палашов покорно уселся за стол и принял зелёную чашку горячего крепкого чая. Девушка села напротив, спиною к окну.
– Нет, но ты можешь объяснить мне одну вещь? Если ты одна, зачем ты пустила в дом незнакомого взрослого мужика? М?
– Но вы же не мужик, вы – следователь.
– Хм! Интересное утверждение… Ну, что ж. А разве мама не учила тебя не разговаривать с незнакомцами? Ты ведь не знала, что я следователь, когда заговорила со мной.
– Вы мне будете нотации читать? Не забывайте, что здесь деревня!
– Деревня, где убивают пацанов и куда запросто могут попасть любые проходимцы, да ещё и прямо к одинокой девчонке в дом.
Глаза её заблестели слезами, и она еле выдавила:
– А если одна я всё время думаю о нём, и плачу… плачу? Господи, я не понимаю, как можно убить человека? Зачем измываться над ним?
Она вскочила из-за стола и отошла к окну. Теперь он видел только её спину. Сзади фигура в чёрном сарафане в ореоле уличного света казалась особенно изящной. Через минуту она заговорила, сдерживая рыдания:
– Разве вы… хпл… вы… никого не теряли… кого вы любите? Хм…
Ему стало жаль её и жаль, что вообще затеял этот нравоучительный разговор. Он встал, подошёл к ней, положил руки на подрагивающие плечи, показавшиеся ему маленькими и слабыми.
– Ну, тише… тише… Мои мама и папа разбились в автокатастрофе, а я был таким же юным, как Ваня Себров. Мама была чудесной женщиной… Грудь болела, горела так, словно сердце разодрали на куски. И невозможно к этому привыкнуть.
Она освободилась и повернула к нему мокрое опухшее лицо, какое-то по-детски наивное.
– Простите меня, – прошептала она.
– Обещай мне, милое дитя, больше никогда не пускать в дом незнакомца!
– Ничего я вам не обещаю. Да и кто вы такой, чтобы обещать вам? Мужик, неуверенный в своей честности? – Она, вытирая слёзы, поглядела на него с любопытством. – Вы ведь не уверены в своей честности?
– Милое дитя оказалось очень упрямым! Вообще-то, я – следователь, находящийся при исполнении служебных обязанностей. И у меня совершенно нет времени пререкаться. Расскажи, пожалуйста, что ты знаешь об убийстве Вани.
Из груди девушки вырвался вопль рыдания. Она снова отвернулась и стояла спиной, изо всех сил пытаясь успокоиться, чтобы произнести что-нибудь членораздельное. Он терпеливо ждал, на этот раз не вмешиваясь. Наконец, она повернулась к Палашову лицом. Две блестящие дорожки пробороздили бледные щёки. Но она словно забыла о слезах и, не вытирая их, заговорила напряжённым звенящим голосом:
– Я была там. Я всё видела и всё знаю. Просто находка для вас.
Следователь внимательно смотрел на неё, пытаясь понять, как она в таком положении умудряется издеваться над ним. Пришло время нарушить молчание, так как девушка тоже притихла.
