– Что же они рыдают-то, дуры? – удивился Варимберт. – Неужели лучше прозябать здесь, в глуши, среди снегов, нежели стать наложницей, а потом женой славного воина, богатого и великодушного? Жить в великолепном дворце – двухэтажном, с просторным атриумом и садом, с цветниками, источающими нежный аромат роз… А у вас здесь разве что воняет навозом! И уборной-то нет порядочной…
При этих словах Радомир не выдержал и хмыкнул: дикий вроде бы гунн, а тоже комфорта жаждет! Золотой унитаз ему подавай!
– Risu inepto res ineptior nulla est! – не оглядываясь, заметил привередливый философ. – Нет ничего глупее глупого смеха.
Молодой человек отвернулся… и встретился глазами с Эрмольдом. Во взгляде гота вспыхнула ненависть – узнал, надо думать. И неожиданно ухмыльнулся: видно, понял, каким образом их беглец вновь тут оказался.
– Прошу, господин. – Старик тем временем забрался в седло – довольно ловко для своего возраста подпрыгнул, сунул ногу в высоко привешенное стремя.
Варимберт как-то говорил, что именно гунны придумали стремена, неизвестные римлянам и германцам. Те всегда сражались пешими, а римляне хоть и имели конницу, но использовали ее разве что на подхвате – без стремян и усидеть-то в седле нелегко, куда там сражаться!
Вслед за любезными хозяевами гуннский обоз длинной гусеницей втянулся в поселок, сразу ставший многолюдным и тесным. В домах, конечно же, все не поместились бы, поэтому гунны прямо на улице разбивали шатры и разводили огонь. Всюду слышались похабные шутки и смех. Хотя Варимберт херцог строго-настрого предупредил своих, чтобы не лезли в жилища и не трогали женщин, все же с наступлением темноты некоторые ретивые вояки, особо изголодавшиеся по теплому женскому телу, попытались проникнуть в усадьбы. Повезло не всем: жители не собирались сегодня спать, а вооружившись копьями, секирами и мечами, прохаживались около своих плетней, с подозрением посматривая на опасных гостей.
Впрочем, кое-кто оказался удачливым и смог выманить с дальнего двора служанок – или кого там, разбери-ка в темноте! То тут, то там уже слышался женский визг и довольный хохот гуннов.
Варимберт на эти забавы смотрел сквозь пальцы: побежденные должны чувствовать власть победителей! Однако, не желая без нужды обострять отношения, на глазах местных вельмож отругал зарвавшихся, даже пообещав предать «особо наглых злодеев» образцово-показательной казни. Поверили ему или нет – неизвестно, но приличия были соблюдены, и в длинном доме тунгина уже накрывали столы, жарили мясо, наполняли кувшины пахучей брагой и недавно сваренным в честь завоевателей пивом. Радомир с братьями на это угощение губы не раскатывали: они пока среди гуннов никто и звать их никак.
Впрочем, именно здесь, в селении, Варимберт наконец распорядился выдать безоружным парням по копью и поставить дозорными у входа в главную усадьбу. Да строго наказал, чтобы безжалостно отгоняли «всякую падаль» – и своих, и тем более местных.
Парни были этому рады: и оружие получили, пусть даже одно копье на всех, с которым предстояло нести службу по очереди, и делом заняты хоть каким. Да и с готами малость поквитаться приятно. Им ведь перед словенами заноситься нечего: тоже платят гуннам кровавую дань.
Брага и пиво предназначались избранным – десятникам и заслуженным воинам, пользующимся особым доверием, таким, как Хлотарь из племени сигамбров. Вислоусого седого ветерана Варимберт лично пригласил на пир.
