– Танцуй, сказал!
Друзья пустились в странный пляс, бухая каблуками по толстым доскам, которыми была вымощена улица.
Воины подбодрили их лихим посвистом. Мигом набежала толпа местных, охочих до зрелищ.
Когда Лобов изобразил лунную походку, зрители завопили от восторга, и тут уж Комов не сплоховал – упав на спину, закрутился в нижнем брейке. Толпа неистовствовала…
Павел, раскрасневшийся от движения и всеобщего внимания, заревновал – и показал нечто в стиле хип-хоп.
Тут гашник его развязался, портки свалились. Запутавшись в мотне, Лобов и сам ляпнулся, загремев по мостовой. Успех был оглушительный.
Красный от стыда и злости, Паха вскочил, подсмыкивая штаны. Толпа ухахатывалась – и тут же чьи-то нежные ручки и загрубелые мозолистые лапы принялись совать ему пирожки, яйца, сухари…
Комов, тот полностью вошел в роль – кланяясь, обходил зрителей, собирая «плату» в подол, чем смешил всех до икоты. Витязи расщедрились – утирая слезы, они бросали Евгению половинки серебряных монеток, а то и целыми отдаривались.
Провожаемые смехом и добродушными тычками, дембели удалились, оглушенные – и ничегошеньки не разумеющие.
– Звезды, блин, – пробормотал Комов, стыдливо отворачиваясь.
– Отожгли по полной программе… – добавил Лобов.
По ту сторону маленькой крепости, на берегу неширокой речки, трудились мужики, тюкая топорами, забивая клинья в бревна и раскалывая те повдоль.
– Чего это они делают? А, братан?
– Да хрен их знает…
Забравшись в большой лодочный сарай, напарники пристроились у щели, поглядывая в нее по очереди, – отсюда, через вторые ворота, весь «королевский дворец» просматривался насквозь. Полнейшее неведение бесило Евгения, но запах съестного путал мысли – соображалка отказывалась работать на голодный желудок.
– Налетай!
Друзья, не евшие с утра, схомячили всё заработанное, и их потянуло в сон. Смеркалось.
Жека с Пахой устроились ночевать на грудах разлохмаченных канатов да на старых, прелых парусах.
Комов долго не мог уснуть. Мешало всё – чужие запахи, чужие звуки. Чужой мир.
В полнейшей тишине вдруг начинала ухать сова. Взлаивала собака. «Слу-уша-ай!..» – доносился голос ночной стражи.
«А вдруг мы тут на всю жизнь?! – пронзило Евгения. – На фиг, на фиг…»
Надо полагать, Лобова пугали похожие страхи – Паха всё ворочался, вздыхал тяжко.
– Чё не спишь?
– Да мысли всякие в голову лезут… – Кончай мыслить. Отбой.
…Комов захихикал. Сиятельный им потом объяснил, отчего они с Пахой такой успех имели, – торгаш, сволочь этакая, им девчачьи рубахи продал, убивальницы, в которые только невест наряжают, чтоб те плакали перед свадьбой, убивались понарошку.
Евгений так и заснул, с улыбкой на лице. Отбой… А вот Олега в сон не тянуло. Видать, на губе отоспался на неделю вперед.
Сухов сидел, сложив ноги по-турецки, и бездумно пялился в костер.
Мужчина в годах, но всё еще крепкий, с клеймом каторжника, добавил огню пару чурок, да и подсел к Олегу поближе.
– А ты, московит, сдюжил, – сказал он запросто, словно знаком был с Суховым с детства.
– Против Виллема-то? – лениво уточнил Олег.
Клейменый кивнул.
– Только следи теперь за ним, – проговорил он. – Косматый не только внешне волосом зарос, но, наверное, и внутри. Будет пакостить тебе и по мелочи, и покрупному. Так что бди.
– Спасибо, что предупредил, – серьезно сказал Сухов. – Сам-то кем будешь?
– Человеком, – пожал плечами каторжник. – Конченым, правда. Ну да Господу виднее. Наверное, и такие Ему нужны. А зовут меня Игнаас. Было время, когда ко мне обращались «ваше сиятельство», но всё проходит, в одну и ту же реку дважды не ступишь…
