А через два месяца мама узнала, что беременна мной. Хоть она и говорит, что не в обиде на моего отца, ведь он даже не знал, да и не мог знать, о том, что я существую, поведение её каждый раз, как разговор заходил об этом человеке, говорило совсем об обратном…
Аборт она делать не хотела, и моя бабушка – лучший хирург нашего региона – её поддержала, сказав, что аборт в столь юном возрасте может иметь весьма плачевные последствия. И если бабушка поддерживала маму, то дедушка этого совсем не одобрил. Когда он попытался заставить маму поменять мнение на счет меня, бабушка послала его ко всем чертям и выставила из дома, сказав, что родная дочь и внучка ей в тысячу раз важнее какого-то мудака.
Они растили меня одни до четырёх лет. Потом в жизни мамы появился Грэг и они поженились. Грэга совершенно не смущало, что у его возлюбленной есть ребёнок. Он был даже рад, так как своих детей иметь не мог. Кто-то может сказать, что я должна принимать Грэга, как родного отца… Ведь что такое четыре года!? Я и помнить-то ничего не должна, но нет. Грэг очень хороший, добрый, я безмерно ему благодарна и очень его люблю, но всё же назвать его папой у меня за всю жизнь язык так и не повернулся. Скорее всего, это неправильно, но что-то не дает мне это сказать.
Я кинула рюкзак к лестнице, ведущей на второй этаж, а сама последовала за мамой в кухню. Это было мое любимое место в доме. Не потому, что я люблю набивать желудок, нет… Просто это одно из немногих мест, скорее даже единственное, где я могу увидеться и поговорить с бабушкой Хильдой.
Она очень ценит и любит свою работу. Просто живёт ей. Да такому хирургу грех было бы не спасать жизни сутками напролёт… Но из-за этого дома она появляется, разве что на обед. И максимум на три-четыре часа ночью, чтобы отоспаться, и то не всегда. Но на обеде она присутствует регулярно, чтобы не случилось. Вот и сейчас она снова, как обычно, прячется за газетой.
– Здравствуй, бабуль! – здороваюсь я.
– Приветствую, Кира. – бабушка сложила газету и аккуратно положила её на край стола.
Для меня Хильда была образцом стойкости, выдержки и внутреннего стержня. Без всяких вопросов, в нашей семье была главная она, но своим правом на управление и запреты она пользовалась редко. Вообще, она включалась в семейные дела исключительно в том случае, если кто-то был на грани того, чтоб кого-то убить. А без этого, все вопросы оставляла решать нам самим.
– Продемонстрируешь мне свой аттестат? – учтиво поинтересовалась бабуля.
Я с небольшим страхом достала документ из внутреннего кармана джинсовки, протянула ей и устроилась на свое место за столом, по правую руку от неё. Я внимательно смотрела, как Хильда придирчиво изучает каждую строчку. Мне было не стыдно за свой аттестат – одна четверка не конец света.
– Умница, девочка моя. – наконец-то вынесла вердикт бабушка и вернула мне документ. – Прекрасный результат.
– Спасибо. – робко прошептала я.
– Да, – язвительным тоном поспешила добавить мама, доставая картофельную запеканку из духовки. – если бы ещё эта бумажка действительно была правдива. А то в последнее время она как-то совсем своего ума не демонстрирует, а скорее даже показывает его отсутствие…
Ну вот… И тут началось. Мама была очень не рада узнать, что мы с Марком расстались, да ещё и таким образом. Она считала, что мальчик из такой богатой и благополучной семьи для меня – лучший вариант, пиковый. А дальше я буду находить каких-нибудь алкашей или тиранов… И это в лучшем случае.
