– Письмо есть? Отец пишет? Давай письмо! Почему сразу не дала мне? – закричал на тётку Васёк.
Тётка вынула из-под скатерти письмо.
– Я с тобой поговорю ещё… Вот почитай раньше… – холодно сказала она, испытующе глядя на племянника поверх очков.
– Ладно! – нетерпеливо сказал Васёк, отходя к своему столу и вытаскивая из конверта тонкую серую бумажку.
Отец писал, что никак не мог сообщить о себе, так как ездил со своей бригадой на другие участки и всё надеялся скоро вернуться. Но сейчас в паровозном депо идёт большой ремонт, и придётся недельки на две задержаться. Он просил тётку приглядеть за племянником, спрашивал, как учится Васёк, как он ест, спит, не очень ли скучает. В конце стояла приписка сыну:
«Дело, Рыжик, прежде всего. Паровозы мои – пациенты смирные, слушаются меня. Есть среди них очень интересные, новой системы, наши советские. Приеду – расскажу. А пока делай ты, Рыжик, свои дела так, чтобы совесть была чиста.
Твой папа».
Васёк опустил письмо и задумался.
Отец задерживается… Не с кем поговорить по душам. Некому рассказать, что произошло за это время в его жизни…
Васёк подумал о Саше. Вспомнил его лицо и слова, которые тот бросил ему: «Не товарищ!» «Подумаешь, напугал! И что я ему сказал? Разве это не правда, что он сестричек нянчит? Правда…» – храбрясь и оправдываясь перед собой, думал Васёк.
Потом, вспыхнув до ушей, он растерянно посмотрел на свою твёрдую загорелую руку. В этой руке осталось ощущение острого, худенького плеча Севы. Васёк прикусил губу, чувствуя стыд и недовольство собой. Как это с ним случилось, что он швырнул Севу? Конечно, Малютин сам полез, его никто не просил.
Васёк посмотрел на письмо. Задерживается… в такую минуту, когда ему одному мог он рассказать обо всём, что произошло в классе.
«Ну и ладно… Пусть со своими паровозами остаётся… Хоть и совсем не приезжает, раз так», – с горькой обидой на отца думал он.
– Вот и поговорим, – сказала тётка, закончив какие-то кухонные дела и присаживаясь на стул против Васька. – Разболтался! Грубишь! Думаешь, тётка сквозь пальцы глядеть будет? – Тётя Дуня оправила подол юбки и поудобнее уселась на стуле. – Нет, племянничек, я здесь не для этого живу. На меня не напрасно твой отец надеется. Трубачёвы зря ничего не обещают, и я тебя на ум-разум направлю, – медленно цедила слова тётка.
Васёк вдруг вышел из берегов:
– А что ты мне сделаешь? Что ты ко мне привязалась сегодня? «На ум-разум направлю»! Вот я отцу расскажу! – кричал он, размахивая руками.
Тётка поджала тонкие губы.
– А я и отца ждать не буду. Я в школу пойду, – язвительно сказала она.
– Ты… в школу? – задохнулся Васёк. – В школу?.. Ведьма! – неожиданно для себя выпалил он и испугался.
Лицо у тётки вдруг сморщилось, очки упали на колени, ресницы заморгали, и на них показались слёзы.
– Спасибо, Васёк, спасибо, племянник, – тихо сказала тётка, поднимаясь со стула.
Васёк хотел броситься к ней, попросить прощения, но слова застряли у него в горле. Первая минута была потеряна, и, провожая глазами её сгорбившуюся фигуру, он только беспомощно шевелил губами.
Тётка весь вечер просидела в кухне.
«Ну и пускай! – думал Васёк, стараясь побороть в себе чувство жалости и раскаяния. – Ещё каждому кланяться буду! Просить, унижаться!»
Вечером пришла Таня. В последнее время Васёк редко видел её и особенно обрадовался теперь, чувствуя себя одиноким и несчастным.
