– Ну ладно, так и быть, давай свою кислятину...
Снова протянула девица румяный пирожок да как отпрянет! Не успела на лавку положить, вцепилась в пышный бочок Маруся, рычит, точно зверь лесной, по дереву кушанье возит, аж крошки во все стороны летят. Управилась куколка с угощением, села на лавку и смотрит пытливо. А Василиса дивуется, ни слова вымолвить не может.
– Ну? Только один пирог-та? – нагло спросила Маруся.
– Нет, там ещё осталось... – растеряно пролепетала девица.
– Тащи всё! Страсть как голодна! И капустка квашенная ничего, неплохонько!
Погладила кукла живот и сидит дожидается, за молодою хозяюшкой наблюдает – та к печке подскочит, пирожок возьмёт, принесёт, потом за новым воротится...
Кормила-кормила Василиса Марусю да не заметила, как не осталось ни одного пирожка.
– И это всё?!
– Слишком уж ты охоча до еды! – попыталась ласково сказать девица.
– А ты слишком уж прижимиста! – сложила ручки на груди кукла и отвернулась.
– Не обижайся, – погладила её пальцем по голове Василиса да продолжила: – Я тебе потом ещё сготовлю...
Донеслись из горницы шаги тяжелые, послышался зевок длинный, хлопнула глухо и тихо дверь. Перепугалась девица, вскочила да и не знает, куда спасительницу деть. А та кузнечиком подпрыгнула, уцепилась за запону грязную да ужом проскользнула за пазуху. Вовремя! Выходит им навстречу мачеха. Бледная, помятая и уже злая.
– Ты чего тут делаешь?
– Я, матушка... – замялась Василиса.
– Пироги наши трескаешь?!
Подхватилась Забава Пантелеевна к печке, глянь – а там ни одного пирожка не осталась! Налились глаза злобою, затряслись руки от бешенства, оборотилась она к падчерице и как ударит по щеке! Так и зашаталась несчастная девушка, за лицо схватилась да слёзы не удержала.
– Ах ты гадина болотная! Ах ты змея подколодная! Али одна дома живёшь?!
– Прости, матушка...
– Прости! Почём мне твоё прости?! Где?! Где пироги все припрятала?!
Женщина подскочила и начала за живот больно щипать Василису, точно оттуда сейчас же пироги посыплются.
– Чтоб у тебя зубы выпали! Чтоб ты язык проглотила! Ай!
Отпрянула удивлённо мачеха да на палец посмотрела. Собралась на кончике ярко-красная капелька крови.
– Вся в репьях да колючках! Всю ночь непойми где шастала! – высосала она кровь солёную и фыркнула злобно: – Новые пеки! Да живее поворачивайся! Скоро сестры проснутся, а их нечем кормить!
– Да, матушка!
Перевела Забава дух, повела раздражённо плечами да увидала тряпку. Схватила её и как бросит в лицо Василисы! Не успела девушка её поймать, не успела глазки поднять и осталось на чистой коже покрасневшее пятно.
– Убери здесь! – приказала мачеха и вернулась в горницы.
Заплакала девица тихо, бессловесно, вылезла из-за пазухи Маруся, спрыгнула на пол вычищенный и глядит.
– Да-а-а, Василиса, да-а-а... Нет, я разное повидала, – потешно всплеснула руками кукла и возмущённо надула щёки, – но такой тупорылой покорности ещё не встречала!
Обиделась девушка, отвернулась, подняла тряпку и положила на прежнее место.
– Ты чаво эту кобылу необъезженную забоялась? Она только брехать и горазда! Размахнулась бы да как треснула её по уху!
– Она жена моего батюшки... Любит он её больно... А! Батюшка!
Метнулась Василиса за мачехой, но боевой топоток крохотных ног вновь остановил её на месте.
– Ничего она белым днём не сделает! – гаркнула Маруся. – Не та порода лошадиная!
– Что?
– Дура она, вот что! И трусиха! Не посмеет при свете дня батьку твоего к праотцам отправить.
