Чтение романа продолжалось несколько дней. Он произвел необычайно сильное впечатление на юные сердца, глубоко запал в память, в сознание каждого. Особенно покоряла мальчишек необыкновенная душевная стойкость и невероятная самоотверженность Павки Корчагина. Всем до единого хотелось походить на него.
Нам сейчас трудно понять, как необходимо и важно это было тогда, в суровые военные годы. Ведь ребята воспринимали Павку отнюдь не как литературного героя. Для них он был живым, вполне конкретным человеком, знакомым парнем. За время чтения книги они успели подружиться с ним и полюбить его.
Таким он и остается в сознании Ланового до сих пор – реальным человеком, но никак не литературным персонажем. Василий Семенович через много лет играл его в театре и кино как давнего своего хорошего знакомого, в котором зримо проявлялись образцы мужества, веры, решимости отстаивать то и другое, не щадя своей жизни.
При этом он всегда помнил учителя, не побоявшегося рассказать несмышленым пацанам о великом герое. Позднее, когда репрессии захватчиков против мирных жителей оккупированных районов ужесточились, Николаю Ивановичу пришлось уйти в подполье. Никто не знал, где он и что с ним случилось. Лишь после войны стало известно, что учитель работал в тылу врага по поручению Винницкого обкома партии, а затем ушел в один из партизанских отрядов, боровшихся против немцев на Украине.
Кто-то сочтет все эти материи слишком уж ненатуральными, выспренними. Возможно, для кого-то в нынешние меркантильные времена Павка Корчагин и не герой вовсе. Но только не для Василия Семеновича.
В 1956 году, когда Алов и Наумов начали снимать на студии Довженко фильм по роману Островского, изначально на роль Павки был утвержден Георгий Юматов. Но он в очередной раз, что называется, заболел через козни зеленого змия, и тогда режиссеры кинулись на поиски юноши, похожего на Иисуса Христа. В соседнем павильоне в то время снимался долговязый и худющий студент третьего курса Василий Лановой. Режиссеры предложили ему попробоваться.
– А чего мне пробоваться? Я и должен Павку играть! – заявил он.
– Откуда такая уверенность?
– Так ведь я еще во время войны с ним познакомился. Это вообще мой герой по жизни!
А много лет спустя он скажет:
«Теперь я своего Павку Корчагина уважаю в тысячу раз больше, чем когда играл его в кино. Потому что дай бог этим мальчикам на Арбате и вообще нашим детям хоть во что-то верить так, как верил мой Павка. И если они найдут такую веру, это будет большим благом для России.
Впрочем, на этом выдающемся, безусловно, эпохальном образе всех времен и народов мы еще обязательно остановимся подробно, обстоятельно.
Пока что я приведу еще вот какие слова моего героя:
«Я за более чем шесть десятилетий сыграл самые разные роли. Некоторым, полагаю, суждена долгая жизнь, остальные уйдут – ветром времени их сдует. Но как бы доморощенные демократы ни зачеркивали и ни оплевывали советское время, мой Павка останется в истории советского искусства обязательно».
Долгожданное освобождение от фашистских захватчиков Василий Семенович тоже помнит в мельчайших деталях. Была ранняя весна. Почки на деревьях только-только проклюнулись. Немецкие машины, нагруженные техникой, снарядами, награбленным добром, натужно ревели, вязли в грязи. Солдаты их, как правило, уже не вытаскивали, а поджигали и бросали, сами уносили ноги подальше от опасности, надвигающейся на них, от справедливого возмездия. Изредка за селом раздавались взрывы, ухали снаряды. По обе стороны дороги полыхали огни, специально зажженные захватчиками, указывающие им путь восвояси. Вместе с этими кострами словно догорала война в благодатном приднестровском краю.
