Вайнахт и Рождество - страница 11

– Готовьте с картошкой, – решила мама.

– А на чем готовить-то? Иди сюда. Я ж не разбираю, где здесь что.

Мама вздохнула и пошла на кухню.

Бабушка начала готовить, и находиться дома стало невозможно. Никогда я не был таким голодным. То есть с едой уже давно плохо, но, когда дома ничего нет, голод не такой сильный. А когда начинают что-то готовить и запахи эти, то голод в тысячу раз сильнее. Ноги сами несли меня на кухню, где шипела и шкварчала самая вкусная в мире еда – жареная картошка с тушенкой. Бабушка замахнулась на меня тряпкой, и мама в конце концов опять отправила меня на улицу.

Было темно и холодно. Дул колючий ветер. Я бы зашел к Ивану Ильичу, но без приглашения в гости не ходят. Такое правило. Дурацкое. У взрослых всегда какие-то правила. Кто их только придумывает? Иван Ильич один, и ему скучно. И мне. Почему один человек, которому скучно, не может пойти к другому человеку, которому тоже скучно? А здесь ночь, и скоро снег пойдет.

Но вдруг все изменилось. Я сначала даже не сообразил. А потом увидел редкие летящие снежинки, блестящий булыжник на мостовой и понял: на улице у самого дома зажегся фонарь! Вот это да! И я побежал домой, чтобы всех обрадовать. И все обрадовались, потушили свечи и керосиновую лампу, но радовались недолго. Потому что явился фон барон. Ну, немец.

Он что-то пробурчал и прошел ко мне… то есть к себе в комнату. Бабушка почему-то шепотом спросила:

– Нести?

– Несите, – ответила мама.

– Ага, – сказала бабушка и не двинулась с места.

Мама посмотрела на бабушку:

– Так вы несете или что?

– Или что, – буркнула бабушка. – Будто в доме никого моложе нет.

– Так бы и сказали, – вздохнула мама и достала миску и поварешку.

Бабушка обрадовалась:

– Неси, Мария, неси, а то что-то ноги не держат… Еще и шкаф этот…

По маминой спине я видел, что она улыбается. Бабушка тоже умела читать по спине.

– И нечего смеяться. Боязно мне. А вдруг не понравится? Кто ж его знает, может, он малахольный какой? И с револьвером.

Мама наполнила миску и повернулась ко мне:

– Возьми и отнеси. Осторожно только, горячее. Пока он ест, кофе сварю.

– Кофе… – проворчала бабушка. – Нехристь, он и есть нехристь.

Мама сказала:

– Вы же сами кофе любите.

– Я – другое дело, – отрезала бабушка.

Несколько шагов, которые я прошел из комнаты в комнату по маленькому коридору, показались мне самой длинной дорогой в жизни. А что, думал я, если взять вот этот ма-а-аленький кусочек мяса и пол-ложечки картошки? Ведь никто не заметит! Но это будет воровство. И это позор. Хочу с фашистами воевать, а сам из их миски ем. Я остановился у двери. А все-таки, стащить у фашиста считается воровством или нет? Пока я думал, дверь открылась. Передо мной стоял немец. Он взял у меня миску, понюхал и что-то спросил.

– Вот, – сказал я, – мама послала.

Он наморщил лоб и опять что-то сказал. Мне показалось, что он рассердился.

– Мама! – заорал я.

Прибежала испуганная мама.

Немец удивленно посмотрел на нас. Ткнул пальцем в миску и снова что-то спросил.

Мама ответила:

– Картошка с мясом.

И тут же добавила несколько слов по-немецки.

– А, зо, – сказал немец и повторил: – Картьёшька?

Мама кивнула.

И тогда немец сделал удивительную вещь: он присел передо мной на корточки, ткнул себя пальцем в грудь и сказал:

– Герхард, – и еще несколько слов по-немецки.