Вайнахт и Рождество - страница 8

– Хорошо. Пойдем покажу тебе тайник.

Мы слезли с крыши и пошли.

Только мы оказались на улице, как Валя дернул меня за рукав:

– Смотри, немцы!

Два солдата ехали на велосипедах и смеялись. С одним из них на поводке бежала большая овчарка. Я никогда не думал, что солдаты ездят на велосипедах. На мотоциклах, там, на машинах и танках – это понятно. А на велосипеде, да еще с собакой…

– Не стой, пошли! Не обращай внимания, – шепнул Валя.

Мы пошли, зато остановились солдаты.

Один из них что-то крикнул нам.

– Что он говорит? – спросил я Валю.

– Какая разница. Иди давай!

Но крик повторился. На этот раз остановился Валя. Один из солдат, улыбаясь, снимал карабин. Другой что-то сказал ему и подозвал собаку. Потом протянул руку и громко произнес короткое слово. Собака молча бросилась к нам.

– Не беги! Стой на месте, руки не поднимай! – быстро крикнул Валя и встал передо мной.

Удар был такой, что Валя упал. Собака уперлась в Валину грудь лапами и дышала ему в лицо горячей пастью с белыми, как сахар, клыками. Она дрожала от нетерпения и роняла слюни. Снова послышалась команда. Собака нехотя убрала лапы, подняла голову и, зло оглядываясь, побежала назад. Солдаты расхохотались, еще что-то крикнули и поехали.

– Гады, – сказал Валя. Он поднялся и вытер лицо.

– Испугался? – спросил я.

– За тебя, – ответил он. – Фашисты, одно слово. Ладно, недолго им…

Недалеко от Валиного дома была старая кирпичная постройка, в которую попал снаряд. От одной стены почти ничего не осталось. От крыши тоже. Но в постройку мы не пошли, а обошли ее кругом.

На нижней части окна была жестяная полоса, загнутая вниз.

– Смотри, – сказал Валя, – приподнимаешь отлив, суешь в щель руку и проводишь вот так. Если записка есть, ты ее найдешь. Отвернись.

Я отвернулся.

– Теперь попробуй.

Я приподнял эту полосу, то есть отлив, поводил рукой, нащупал свернутую бумагу и достал ее.

– Понял?

Я кивнул.

– Ну и… Чтобы никто! Усвоил? Тем более там немец у тебя. Всё, расходимся.

Когда на улицу не пускают – плохо. Потому что на улице много дел. Когда выгоняют – тоже плохо. Потому что одному делать на улице нечего. Я заходил к ребятам из класса, но родители их не отпускали. Еще и удивлялись: «А ты не боишься?» Жалко, что самые-самые мои друзья давно уехали с родителями в какую-то эвакуацию.

В общем, я «шлялся», как говорит бабушка. Город был не таким, как перед приходом немцев. Тогда казалось, будто он совсем пустой. А сейчас на улицах были люди. И рынок работал. У некоторых домов стояли немецкие машины и мотоциклы. И даже танкетки. Немцы были везде. Некоторые просто так, а некоторые с оружием. Они были в серой форме. А еще я увидел других, одетых в короткие пальто, с белыми повязками на рукавах. Они шли втроем и с оружием. Самое удивительное, что эти говорили по-русски. Я смотрел на них и не мог понять, кто же они такие.

– Что рот разинул? – спросил один из них.

– Просто так, – ответил я. – А вы за кого?

Он остановился.

– Что значит за кого?

И тогда я задал вопрос, который крутился у меня на языке:

– А вы за наших или за фашистов?

Мне тут же стало ясно, что я сморозил глупость.

Глаза у него были прозрачные, лицо узкое, у́же шеи. А руки оказались очень длинными. Я и не заметил, как он схватил меня за шиворот.

– Вашим капут пришел, понял, недоносок? А ну говори, где твой отец?

Я открыл рот, но вмешался еще один.

– Да отпусти ты этого огрызка. Не наигрался, что ли?