Вчера растаял снег - страница 7

Мысли Семёныча прыгали, перескакивали с одного на другое. Он положил карандаш на пол, вздохнул, потёр ладонью не успевшие отдохнуть глаза, продолжил.

«Да, сказать хочу: ты, Пелагея, эти мысли про Анюту оставь и ей скажи. Не дело девке на фронт проситься. Во-первых, поздновато уже, не успеет, а во-вторых, не женское это дело, тут мужикам тяжело, а бабам да девкам – тем более, хоть и при штабе устроятся, так ведь заранее не знаешь, где ты, к примеру, ручку телефона крутить будешь – в траншее или в штабе каком в двадцати километрах от передовой. Да и там убить могут. И жениха не факт, что найдёт, а вот забеременеть от «святого духа» может легко, принесёт тебе в подоле, то бишь под ремнём. Пусть лучше в институт поступает. Образованная будет, как говорится, так, может, на неё хоть шофёр какой-нибудь клюнет. Всё ж таки и после войны мужики останутся. И не причитай сильно, не сей панику раньше времени. Всё обпазуется, вот, Бог даст, и я вернусь живой-здоровый, всё вам полегче будет Петьку с Андрюшкой на ноги ставить».

Опять прервался, опять мысли разные. «Тяжело женщинам сейчас, без мужей, без женихов, всё самим, то ли ещё будет, полстраны в руинах лежит, а мужиков много ведь не вернётся, на всех не хватит. Вот так и уезжают некоторые с фронта с лялькой, да и не с лялькой ещё, а в брюхе, и от кого без разницы, всё без мужа растить». Посидел, покрутил карандаш в руке и снова приступил к письму.

«Ты, главное, Полюшка, своё здоровьечко не запускай, на тебе ведь вся семья держится сейчас, на зятя под Читой надежды нет. Сейчас держится и дальше тебе всех тащить, если не, дай Бог, со мной что случится. На Верку тоже надежды мало, слабохарактерная она, хоть мать своему ребёнку хорошая и то уже дело, невестка, сама знаешь, себе на уме. Ты пока за всех в ответе, так что не падай духом, да ноги лечи».

Семёныч поставил точку и стал перечитывать письмо. Привычка такая выработалась от работы с документами. Всё следует перечитать, прежде чем отправлять по инстанции или в чужие руки отдавать. Перечитал, нахмурился. Начал за здравие, мол, всё хорошо, и опасности никакой – про то уже сто раз писал, а вот в конце не выдержал, дал волю чувствам, и они попёрли через край – и себя почти похоронил, и про своих всё в чёрном свете расписал. Надо бы переделать. Конец должен быть жизнерадостней, как в кино. Жить и так нелегко, тяжело Пелагее, а тут ещё грустных мыслей ей добавляешь. Не дело. «Ладно, – заключил Семёныч, – погожу отправлять, утро вечера мудренее, завтра допишу что-нибудь повеселее, что-нибудь жизнеутверждающее, а то и вовсе перепишу. Сейчас как-то не получается».

Семёныч аккуратно сложил листок и положил в левый нагрудный карман, так всегда делал – фотографию жены вместе с их младшенькой, любимицей его, Анютой да карандаш и бумагу для письма в левом хранил, ближе к сердцу, красноармейскую книжку – в правом. Поднялся, вылез из подвала подышать воздухом да покурить. Снаружи споткнулся о выпиравший из земли корень дерева, выругался сквозь зубы и стал вслушиваться в эту поганую, тревожную тишину. Чего она готовит? Дрянь какую-нибудь, ну как пить дать!

Катя долго проторчала на складе. Кладовщик был занят, не до пигалицы какой-то. Он мужчина серьёзный и дотошный, всё делает в свой срок. Мало ли что ей надо, у него, понимаешь, приёмка имущества. Тут порядок нужен, внимание и аккуратность, а эти ходоки всё время отвлекают, им постоянно что-то нужно, суют бумажки, думают, важнее дел не бывает. На склады недаром ставят ответственных и внимательных, желательно, постарше. А эта ещё сопли не утёрла, бумажкой своей размахивает: «Мне срочно, на смену бежать надо!» Ну беги, коли надо, что без портянок до утра не проживёте? Да ещё учить меня будет, как считать, тоже мне начальник нашёлся! И вообще, почему тебя прислали, почему не старшина пришёл, ну каптёр, на худой конец? Бардак там в вашем женском батальоне, то бишь роте. Подумаешь, связисты, пуп земли! А что вы без нас, кладовщиков, сделаете, кто вам ваши рации и трусы выдавать будет? Вот без нас точно войско с места не двинется, вот на ком всё держится!