«Последние научные исследования доказали, что у моно-дуо-пар с семидесятипроцентной вероятностью рождаются дети-дуо».
Дети. Факт: я хочу ребенка. У меня сжимается сердце от мысли о маленьком существе, рожденном для заботы и любви. Но как мне родить ребенка, если из нашего брака ушел секс?
«Правительство убеждено, что увеличение процента дуо поднимет продуктивность и конкурентоспособность британской экономики, – продолжает диктор. – Ее росту будет способствовать закон о смешанных браках – парламентский акт, предоставляющий налоговые льготы моно-дуо-союзам. Закон должен вступить в силу пятнадцатого февраля две тысячи шестнадцатого года».
Если бы они знали. Есть факты. Я заставила себя выучить их, нравятся мне они или нет.
Факт: моно, состоящие в браке с дуо, сталкиваются с ежедневным напоминанием о границах своей памяти. Это обрекает их на хроническое чувство неполноценности. Возможно, поэтому я столько лет принимаю антидепрессанты. В то же время я не допускаю даже мысли о том, чтобы оставить человека, который на мне женился, проигнорировав самое сильное табу общества, ибо в этом случае мои перспективы будут гораздо хуже. Факт: Марк получил 350 тысяч фунтов аванса за свой самый успешный роман «На пороге смерти». Мы живем в Ньюнеме, в особняке с видом на Кэм. Шесть спален, оранжерея, сад на 1,4 акра. Дважды в год отпуск на Карибах, билет в первом классе. Выйди я замуж за такого же моно, как я, до сих пор бы работала официанткой в «Универ-блюзе».
Теперь диктор бубнит о вчерашних футбольных разборках между Англией и Германией.
Я вздыхаю, зачерпывая еще одну ложку хлопьев. Они хрустят, сиропная сладость обволакивает язык. У меня не жизнь, а идиллия – но только снаружи. Факты говорят достаточно. Если бы в моей жизни был ребенок. Годы идут, и пустота делается все глубже – мне уже тридцать девять лет. И если бы у меня была память, как у Марка. Этот провал разделяет нас, становясь непреодолимой пропастью.
Диктор что-то говорит о Кембридже. Я навостряю уши.
«Тело женщины средних лет найдено сегодня утром в реке Кэм около поселка Ньюнем, в районе заповедника».
Слова тонут в помехах. Я поднимаю взгляд от миски с хлопьями. Марк роняет чашку. На полу кухни дюжина осколков. На столе перед ним дымящаяся лужа «Эрл Грея». К ноге прилип размокший чайный пакетик.
«Пресс-секретарь отделения полиции Кембриджшира заявил, что обстоятельства смерти выглядят подозрительными и что ведется расследование, – говорит диктор. – Переходим к прогнозу погоды: метеорологический центр сообщает, что день будет ветреным».
Я выключаю радио. Наступившая тишина удваивает тревогу.
– В чем дело? – спрашиваю я.
Марк не отвечает. Его глаза смотрят внутрь. Плечи вытянулись напряженной линией.
– Это из-за новостей об умершей женщине?
Муж моргает. Кажется, я не ошиблась. Это из-за нее. Но почему?
– Я… меня просто шокировала эта новость, – говорит он, запинаясь. – Наверное, ее нашли в Райском заповеднике, у дороги. Это ужасно. Вот из-за чего сегодня утром гудела полицейская сирена.
Я всматриваюсь в его лицо. Челюсти сжаты.
– Не понимаю, отчего ты так разволновался.
– Вовсе нет, – возражает Марк, хотя напряженные плечи говорят об обратном. – Просто невнимательность. Сначала чайник, теперь чашка. Извини. Я сейчас все уберу.
Он поворачивается ко мне спиной и выходит из кухни.
Я смотрю на остатки кукурузных хлопьев у себя в тарелке. Есть больше не хочется.
