И сон был сладким, крепким, скорым.
Хотя по времени – пустяк.
Теперь – матрас, подушки, шторы…
И хрен уснешь… И спишь никак…
Так дело видно не в заботах,
Что ночи превращают ад,
И не в годах, и не в работах…
Верните мне тот силикат!
Ты играла со мной, как с собачкой,
На коротком держа поводке,
То манила теплом, то иначе —
Туз обиды скрывала в руке.
То замужняя, то холостая,
То мила, то как лед холодна.
И костер наш, все реже пылая,
Вдруг потух и остыла зола.
Я очнулся, вокруг осмотрелся,
Сплюнул зло – и ушел стороной.
Я игры и притворства наелся:
Одному лучше быть, чем с такой.
Время ранит и время же лечит,
Дни стежками все раны зашьют…
Я потом, через годы и встречи
Получил и тепло и уют.
А тебе за одно благодарен:
Не сожги я тогда все нутро,
Как бы я оценил, дорогая,
Что сейчас мне судьбою дано?!!
Ветер восточный, и буйный, и пыльный,
Моравских долин и силезских равнин,
Мне показался сегодня ковыльным,
Пойменным, диким, до боли родным.
Шляпу срывая, глаза запорошил,
Наглый и теплый, весенне-живой,
Вдруг закружил, подтолкнул, растревожил
Да разыгрался, как в мячик, с душой.
Скоро, ах, скоро, потянутся клинья,
Ветер устав от меня и со мной,
Снимет слезу и на лапе утиной
Ее переправит курьером домой.
Где-то на пойме, в звенящей протоке,
Там, где венчался с осокой камыш,
Спустится стая, закончив дорогу,
И станет немного соленей Иртыш.
Это и все, что вернется обратно:
Капля слезы – эмигрантский привет.
Только как знать? Может эта вот капля
Вся – квинтэссенция прожитых лет.
Приснилась быль: отец «бычок» откинул,
Открыл футляр, достал аккордеон,
Развел меха, слегка ссутулив спину —
И в звуках вальсов растворился дом.
Играл и пел, усталости не зная.
Вечерний двор, июньское тепло,
Заполнил все от края и до края,
Затихли окна, смолкло домино.
Закрыв глаза, прильнув к мехам щекою,
Затягивал мелодии корсет
И в музыку, как в омут с головою,
Кидался сам – и мы за ним во след.
Вот я проснулся в этом давнем свете —
Запавших в душу редкостных минут.
Отец ушел, и где теперь соседи?
А этот вальс и этот миг – живут.
Когда придет пора – и мне на выход,
Пусть этот свет останется со мной,
Мелодия двора играет тихо,
Да батя встретит – чуточку хмельной…
Алма-Ата, мой город дорогой,
Моя вторая Родина и гордость.
Твой образ свеж, и он всегда со мной:
В моей душе прописанная повесть.
Конечно жаль, что нам не воротить,
Ни арыки с чистейшею водою,
Ни тот разъезд, где довелось служить.
Ни яблочный дурман над головою…
Курсантов -погранцов усталый бег,
Уже под вечер, и не строем даже…
Безумно вкусный деревенский хлеб,
Те караваи, на развес, в продаже…
В амфитеатре летнего кино,
Унизана мальчишками ограда.
В зеленом рынке, словно домино,
Ряды черешни, яблок, винограда…
Два дуба, как два стража у ворот,
Шептались с арыками спозаранку,
Кидали желуди, как чеки за проход,
А я с них резал венички для баньки…
А тот шашлык, под уксус и с лучком,
Парк Горького, пруды с катамараном,
На Кок-Тюбе – палатки с кумысом…
И запах льда в Медео утром ранним…
Все это и теперь живет во мне-
Все парки, скверы, улицы и лица.
Столица для меня – в Алма-Ате,
А Мюнхен это как эрзац-столица!
«Давай, старик! Ты свой, ты немец!
Zum Wohl!» и кружкой стук об стол.
Хмельной поток в приправе пенной,
Колбаски, кнёдли, разговор…
Чтоб стать своим в далеком крае
Не просто жить немало лет.
Я жизни стиль перенимаю,
Как старый местный диалект.
Пришлось немало потрудиться,
Сменить язык и внешний вид…
Мне б по-хорошему – гордиться!
