исходит зов из ясных глаз,
порою сердце замирает,
а разум против всякий раз,
ведь он свою игру играет.
ночь одинока и длинна,
ты у своей судьбы во власти,
порою кажется: луна
на небе светится от счастья.
поплачь, красавица, поплачь,
тебя поймёт твоя подушка,
твой принц уже несётся вскачь,
она так шепчет, как подружка…
мир принимал весны объятья,
как её ноги, дни длинны,
а ночь в коротком чёрном платье
стыдливо жалась у стены,
день начинался в ритме вальса,
лучей янтарных лился свет,
потом стремительная сальса,
весне в которой равных нет,
медовый вечер в ритме танго,
повсюду пары, пары, пары,
как капитан второго ранга,
смотрел на это месяц старый,
и вот пора весенней ночи,
коктейль из ритмов и мелодий,
живым огнём сияют очи,
любви дурман от них исходит…
лекала господа чудны,
тебя кроили на заказ,
плоды трудов его видны
и поражают всякий раз,
не сочиняю, в самом деле,
живёт комфортно и привольно
душа твоя в прелестном теле,
и ты сама собой довольна,
с тобою не умрёшь от скуки,
источник всяческих идей,
к тому же золотые руки
и в доме всё, как у людей.
склоняют головы цветы,
когда идёшь ты по аллее,
явление реальное мечты,
узнал тебя и не жалею…
давай начнём всё с поцелуя,
и ночь подобна будет чуду,
и, вкус прелестных губ смакуя,
в тебе я растворяться буду,
не мне уже принадлежат
мои, как пух, душа и тело,
минуты не бегут, лежат,
и ночь своё кино вертела.
казалось, стены, пол дрожат,
рукоплескала нам стихия,
и тьмою свет в окне зажат,
об этом не писал стихи я,
затихнет огненный вулкан,
и успокоится волна,
наполовину пуст стакан,
а выпить надо всё до дна,
луна безмолвна и бледна,
несёт на страже своё бремя,
ещё не лето, ночь длинна,
перекурю – ещё есть время…
мне любовь бы была спасением,
вот такая пришла пора,
я б с Серёгой, но только б с Есениным,
жарил спирт в кабаке до утра,
домик мой в деревеньке безвестной
обвалился, давно истлел,
я судьбе своей знойной и лестной
дивидендов своих не жалел,
я родился в степи ковыльной,
там, где древний сейчас Аркаим,
золотой или звёздной пылью
был обласкан творцом своим.
ну не нужно мне этой пыли,
как и труб золочёная медь,
мне б из тех стебельков ковыли
для разгона тугая плеть,
мне б любви до потери сознания,
мне бы вирус её в крови —
повторял бы свои признания,
не могу я уже без любви…
и тьма, и дождь, не видно зги,
и вымок весь уже до нитки,
промылись, кажется, мозги,
везде заборы, нет калитки,
и эта ночь как наваждение,
ложились тучи мне на плечи,
по водам странное хождение,
и лишь надежда: дождь не вечен.
и всё, что есть, готов отдать,
скорее к свету и теплу
и душу дьяволу продать,
да хоть в кипящую смолу.
казалось, я один на свете,
и этот дождь, и эта тьма,
и струи, бьющие, как плети,
свести хотят меня с ума…
я порочен порой осенней,
мои чувства к любви глухи,
я пошел бы в кабак, где Есенин
проституткам читал стихи,
я бы просто упал в листву,
ту, что дворник успел собрать,
напоил бы в округе братву,
хоть и пить запрещала мне мать,
в «Англетер» бы тогда попасть
псом недремлющим у порога,
обломать негодяям масть,
он не просто поэт, от бога,
а ещё б Айседоре Дункан
наказать, чтоб его берегла,
за здоровье, да что там стакан —
я бы выпил на раз из горла.
пусть листва по бульвару кружится,
жизнь уже разменял на пятак,
у подъезда с листочком лужица,
и пошло уже всё не так…
я новый гость в твоём саду,
я здесь нашёл, что мне хотелось,
теперь я дальше не пойду,
лишь только б ты не отвертелась.
забыл уже я вкус смородинки,
