Вдоль дорог, среди миров - страница 15



Когда думаешь об этом, сердце успокаивается. Значит, наш мир не так уж и плох, если мы все окажемся единодушны к Сирше. Хотя он и рассказывал, как его чуть ли не до смерти побили в Дерри. Это были злые люди. И люди ли, если им вздумалось бить Сиршу? Но он не держит на них зла, и этим он сильнее. У него нет ничего и никого, но взамен тому у него весь мир в сердце. Во всей его полноте и красоте. Его мир, в чём я не сомневаюсь. Они настолько же нераздельны, как волна и пена. Как солнце и свет. Из всех кого я знаю, наверное, только Сиршу я могу назвать королём над этим миром. Потому что он меньше всего похож на короля. Он слагает стихи травам и танцует для вечерних звёзд. Он исповедуется в грехах штормящему океану. Он подпевает ветру и помогает птицам вить их гнёзда. Он разговаривает с животными и сохраняет человеческие сердца и мечты. В одном своём сердце он носит всё наследие своей страны. Все её книги и имена. О каждом, кто когда-либо жил на этой земле, Сирша говорит как о своём друге, как будто он лично знал его. И он никогда не скажет ничего дурного. Он даже о причинивших ему боль людях говорит с улыбкой. И о тех, что причиняли боль той, что он любит. Он не знает, что такое злость. Он похож на всклоченного воробья, вылезшего из драки за зёрнышко, когда пытается изобразить негодование. Но когда ему действительно больно – это легко заметить. Тогда он, как поле в тумане, ходит овеянный своей Грустью – светлой и спокойной. Мирной. Я не знаю, есть ли ещё где на свете столь же мирное сердце, в котором не задерживается горечь и печаль, которое не уязвляет уныние и страх, в котором всегда царит мир и покой и все боли, горести и несчастья человеческие находят отклик. Сердце, в котором уживаются все безумства, войны, противоречия и несогласия этого мира. И он, Сирша, спорит с ними в своём сердце. И иногда можно оказаться невольным свидетелем таких споров. Встречая в человеке малейшее отклонение от Божьего замысла, который он, скорее всего, не понимает, но чувствует, он тут же пытается оправдать его перед Богом. Я никогда не забуду его речь, когда он передо мной оправдывал Кромвеля… И мне не хотелось, даже не думалось побить его, более того, невыразимая словами жалость охватила меня к тому человеку, которого я привыкла презирать и ненавидеть всем своим сердцем. Я думаю, Сирша из тех немногих, что и Иуде бы нашёл оправдание. Он слишком мягок к человеку. И иногда это пугает. Но он непримирим ко злу. Я не помню ни разу, чтобы он сказал какую-то грубость, если, конечно, «чёрт побери!» не входит в этот раздел. Я не помню, чтобы он сказал мне, что желал кому-то зла, завидовал или был обижен на кого-то. Он свято и бережно хранит себя для своей любви, пусть и носит на груди свою засохшую примулу. И теперь, честно говоря, именно его засохшая примула причиняет мне больше боли, чем сожаление о грехопадении нашего мира, о горестях и злобе нашего несчастного века. Я знаю Сиршу много лет. Он пришёл в мою жизнь, чтобы уйти и остаться в ней навсегда. Он пришёл, чтобы забрать меня с собою. Иногда мне кажется, что по ночам я вижу его сны, и пройденные им дороги кажутся мне родными. Приезжая в какое-нибудь новое место, я вдруг начинаю чувствовать, как меня переполняет светлая радость, как при встрече после долгой разлуки, потому что всё, что я вижу вокруг, напоминает или подсказывает мне: здесь был Сирша. Кто он, Байл Сирша Креван из Коннемары? Мне не интересен ответ. Потому что он неуместен здесь.