«Дармоедка неблагодарная» — самое ласковое, чем они меня наградили, когда я уехала из городка. Прочие слова нынче о детях лучше вообще не повторять, а тогда было можно. Тетка добра мне желала, взяла, приютила, а могла бы и сдать в детдом! А я ее с малолетними детьми бросила, работать не захотела, да что от меня ожидать — родители-то были кто? Вот именно, разве порядочные люди жизнь тратят, чтобы выкапывать древнее барахло из земли?
Порядочные люди обманывают туристов, скрывают доходы от государства, незаконно строят бараки из дендрофекального композита. Порядочные люди всегда хотят получить все, не дав ничего. А главное, они очень кичатся своей порядочностью.
До поры.
— Да как тебя, тварь такую, земля только носит! — крикнула Инна, и гром небесный расколол небо над нами напополам. — Ты кто такая? Ты кем себя возомнила?
— Законной собственницей, — ухмыльнулась я, обводя рукой залитый ливнем участок.
— Да я… — набрала в грудь воздуха Инна и замерла. Она испугалась, смотрела мне за спину, будто за мной уже маячила армия приставов, но за моей спиной было море — и шторм, и я обернулась.
Городок загрохотал. С крыш сорвало обшивку и черепицу, разбились стекла, столкнулись машины, сломались деревья, и человеческий крик не был слышен среди этого ада. Серый столб, вбирающий все, что попадалось ему на пути, двигался прямо на нас, готовый собрать всю возможную дань на суше, а потом опомниться и обрушить тонны воды.
Инна завизжала и бросилась в дом, я за ней, но поскользнулась, упустила доли секунды, и Инна захлопнула дверь прямо передо мной. Я успела увидеть, как исчезает земля, начинает вращаться, затем соль и щепки попали в глаза, я зажмурилась и в последний миг схватилась за бетонную глыбину фонаря.
Дом Инны исчез, словно не было. Нет, его не унесло в страну Оз, его смыло рухнувшим смерчем и обломки разнесло под стены зашатавшихся, но устоявших бараков. Стихия была на моей стороне? Тело одеревенело, руки свело болезненной судорогой. Держаться, держаться, несмотря ни на что, терпеть, я же всегда умела бороться!
Что-то сильно ударило по голове, и я, понимая, что теряю сознание, стиснула столб как можно крепче. Все расплывалось, я перестала соображать, все вокруг стало красным, дышать было так тяжело, что я хрипела, и легкие обжигало огнем. Держаться!
Я моргнула, и, кажется, полегчало. Все так же горели легкие, все так же было больно дышать, тошнота накатила так, что я не удержалась. Я лежала уже на земле, в ледяной грязной луже, и меня выворачивало наизнанку. Я хрипела, кашляла, сожалела, что только что не умерла, но резкий морозный воздух ворвался в легкие, я затихла, утирая вымокшим рукавом лицо, и застыла наконец обессиленной марионеткой. Очень холодно, так, что нельзя пошевелить ни рукой, ни пальцем. Слишком холодно. Может быть, я все-таки умираю.
Хлынули слезы, мне разъедало слизистые, потом я почувствовала чьи-то руки. Кто-то пытался меня не то поднять, не то перевернуть.
Идите к черту. Я жива и не нуждаюсь в жалости или помощи. Здесь без меня полно тех, кому нужно спасение.
— Что, барыня, что ж такое! А ну дай! — прикрикнули на меня, и я, несмотря на резь, открыла глаза, чтобы посмотреть, что за старуха лезет ко мне и трет чем-то холодным лицо. — А ну дай! Ты ж чуть не угорела, убогая! Если бы не Ефимка, вон он тебя на снег вытащил!
— Пошла вон, — прохрипела я, потому что это было единственное, что пришло мне в голову. В самом деле старуха, хотя нет, моя ровесница, но черт с ней, почему так темно? Какой снег, откуда?
