Вечна только тьма. Из пыли времен - страница 17

…Дарс Летар вглядывался в сапфировые глаза малыша; за спиной воинственно потрескивал камин.

«Пропусти! Там мои дети!» – слышал он крик Аделы.

Медленно опустил клинок в колыбель.

Малыш крутил головой, маленькие ручки цеплялись за густую бороду. Язычок мелькал по губам, собирая капли багрянца, но клыки уже скрылись; глаза сверкали сквозь мрак все теми же холодными искрами.

Дарс скомкал простынь и аккуратно отер кровь с губ Марена, малыш фыркнул, пытаясь отвернуться. Король отступил; серый бархатный халат, нагретый камином, грел кожу… Быстрый поворот, и свет пламени упал мальчику на лицо; зрачки сжались до черных точек, сапфиры полыхнули ярче, но зубы остались ровными – клыки не проглянули. Малыш улыбнулся теплым «янтарным ладоням», ласкающим щеки.

Король облегченно выдохнул, улыбка дернула бороду; простынь скользнула по подбородку ребенка, собирая остатки «алой росы».

– Сильная кровь, – шепнул малышу Дарс Летар.

…Эсмир отступил за миг до того, как дверь приоткрылась, и король боком протиснулся наружу.

Дарс понимал, что Адела постарается проскользнуть в покои, и не позволил сделать этого: ей не зачем смотреть. Он все расскажет, но позже. Каким бы красочным не будет рассказ – знать, не то же, что видеть. Воображение порой рисует картины более ярко, но до безжалостной памяти ему далеко.

– Ступай в покои, – сказал король, протягивая Марена.

Адела приняла малыша; Эсмир осторожно придержал плащ, укрывающий ее плечи.

– Инген? Далиа? – прошептала Перворожденная дрогнувшим голосом.

На окаменевшем лице Дарса Летар не дрогнул ни один мускул.

– Ступай, – тихо повторил он.

Горло женщины дернулось, лазурные глаза опустились на маленького принца – малыш тянул ручки, пальчики хватались за сорочку, за плащ; вокруг губ, на щеках и подбородке алели сухие разводы.

– Он?.. – полный ужаса взгляд метнулся на Дарса.

– Нет, – смог улыбнуться король, ладонь легла на плечо жены. – Все хорошо. У него сильная кровь.

– Шрам так и не исчез, – горько усмехнулся король, потирая ладонь. – Иногда начинаю сомневаться, что я – Перворожденный.

– Отец… – рассеяно вымолвил Марен, мысли метались из реальности в прошлое и обратно.

Он смотрел в усеянное легкими морщинами лицо короля и не находил слов; мысли мелькали с бешеной скоростью. Теперь он помнил. Помнил все, что произошло. Каждое мгновение той ночи. Помнил, как мама укладывала его, помнил нежные пальцы на своей щеке. Голос, напевавший колыбельную. Запах – от нее всегда так приятно пахло. Помнил тепло ладоней, так отличавшееся от окружающей прохлады.

Ни одно воспоминание не выглядело таким ярким, как эти.

Принц тонул в разверзшейся бездне нахлынувших воспоминаний. Они накатывали безудержно, не считаясь с желаниями Марена. Он помнил – и от этого уже никуда не деться.

– Но ты говорил, – вновь пробормотал он. – Что это Голод…

– Именно к такому выводу я пришел, – подтвердил король.

– Но… как же Зверь?

– Запрет Крови настолько долго хранит нас, что даже легенды и мифы помнят лишь название: Дикие Родичи. Я не нашел прямых подтверждений, но… Видимо, так Голод на нас и действует… Этим объясняется и сам Запрет. Ты видел, это – уже не Инген.

– Но с Голодом можно справиться! Справляются же Охотники, ты сам рассказывал!

– Ты думаешь, я не искал его, своего первенца? После той ночи о нем не слышали… Перворожденный, влекомый жаждой крови, не остался бы не замеченным на Равнине. Но ни единого упоминания, ни единого маломальского слуха за пятнадцать витков!