За изучением приношений её и застал месье Виго. Лью тоже заметил это вторжение и уселся на кованую петельку, украшавшую верх его дворца.
– Да, – кивнул месье Виго. – Да, я раб этого властелина. Несу всё, что плохо лежит: веточки, цветы, по выходным хожу на рынок за едой – для него, а не для себя.
– Какой король! – изумилась Анн.
– Лью лучше всех! – авторитетно заявил розовощёкий неразлучник.
– Лью хороший, – автоматически подтвердил месье Виго. – Давайте мы его посадим в клетку, а то он не даст нам выпить вина.
Попугай торжественно шагнул на подставленный ему палец и въехал на нём в свой храм. Антуан закрыл дверцу и наполнил бокалы.
– Садитесь, грейтесь.
Анн смутилась:
– Простите меня! Ничто не предвещало… – стала оправдываться она.
– Прекратите. Вы же понимаете, что я счастлив помочь.
И снова она ощутила эту перемену: совсем не тот суетливый, без умолку трещащий вокруг неё человек ответил ей. Она сделала большой глоток вина и подняла взгляд на звуки из клетки.
Лью в страшном волнении выкатил в центр птичку попугая, сшитую из бархата, синенького с зелёной головой, и теперь, причитая и что-то беспрерывно говоря, суетливо бегал вокруг, всеми силами пытаясь оживить тряпичную игрушку с пищалкой внутри. Чем больше он наскакивал на неё или трогал лапой, бил крыльями или клювом, тем громче она пищала в ответ, и тем сильнее волновался и нервничал попугайчик. Треск и слоги, песня и плач, свист и щёлканье, чириканье и урчание – всё, что умел, применил Лью, чтобы оживить свою возлюбленную. Несколько раз они услышали даже неуверенное «Лью лучше всех?!», «Дай поцелую!». Сначала это было ужасно смешно, потом мило, а потом, когда он в отчаянии убежал в угол клетки и оттуда резко крутил головой на игрушку и резко же от неё отворачивался, не прекращая изумлённого вопросительного монолога, Анн захотелось разрыдаться.
– Да, он очень трогательный, – заметив это, улыбнулся месье Виго. – У него несколько таких игрушечных подружек. Он их всех обожает: ухаживает за ними, кормит. Исполняет перед ними все предписанные этикетом птичьи танцы. Один живёт, а из породы неразлучников же.
– А где же его неразлучница?
– Он вдовец. Как, собственно, и я. – Месье Виго подлил по бокалам вина. Анн смотрела, как в красном вине отражается жёлтая лампа. – А когда я стираю его игрушки, он кормит подушку. Которая у вас за спиной. Она ему больше нравится.
– Это вы у него научились так ухаживать?
– Как?
– Ну… Всё время что-то говорить… кормить… букетики…
С мгновение он недоуменно смотрел на неё и вдруг сложился пополам от хохота:
– Точно! Да, боже! Очень похож! О боже мой! Ну и ну!
Анн откинулась на спинку кресла и смотрела на него: чёрная чёлка, обычно зачёсанная назад, сейчас упала на лицо, большой нос морщился в улыбке, а морщины от углов глаз доходили до скул. Дома он снял галстук, и теперь воротник белой рубашки на смуглой шее был расстёгнут.
– Моя жена умерла родами, вместе с ребёнком. Мы были очень молодыми. Наверное, поэтому я не смог сразу справиться с этим. И потом – к одиночеству быстро привыкаешь, оно имеет свои преимущества. – Он качнул головой себе за спину. – Вот, например, можно завести себе попугая вместо всех и перенять его ухватки… Смешно, да.
В комнате давно были сумерки. Все молчали.
Анн встала за сигаретами, но месье Виго не понял её движения и схватил её ладонь, взмолившись снизу:
– Не уходите! Побудьте ещё?
