Млад кивнул и распахнул перед ним дверь в сени. Ленивый рыжий пес Хийси, дремавший в будке, нехотя приподнял голову и два раза хлопнул по полу хвостом – поприветствовал хозяина.
Домики наставничьей слободы нисколько не напоминали крестьянские избы: наставники не вели большого хозяйства, не держали скотины, им не нужны были обширные подклеты и высокие сеновалы. В университете домики называли теремками: несмотря на малый размер, все в них было устроено, как настоящем тереме. Каждый дом делился на спальни и горницы, небольшие решетчатые окна в двойных рамах закрывались стеклами; топились дома по-белому – университет не знал нужды в дровах; сени, хоть и назывались сенями, больше напоминали маленькие кладовки между двух дверей.
Дома было жарко натоплено и пахло едой: двое подопечных Млада хорошо справлялись с хозяйством.
– Ты что так долго, Млад Мстиславич? – спросил семнадцатилетний Ширяй, не отрывая лица от книги.
– Товарища вам привез, – ответил Млад и хотел подтолкнуть мальчика в спину, но вовремя остановился: любое неосторожное движение могло вызвать судороги.
Ширяй оторвался от книги, а из спальни выглянул Добробой. Оба прошли испытание в конце лета и только в мае должны были попробовать себя в самостоятельных путешествиях к богам, а пока поднимались наверх вместе с Младом. Они слишком хорошо помнили свою шаманскую болезнь, и Млад не опасался, что ребята не поймут новичка или обидят по неосторожности.
– Как тебя зовут? – не дожидаясь, пока новенький разденется, спросил Добробой – здоровый шестнадцатилетний парень, ростом и шириной плеч обогнавший Млада.
– Михаил, – затравленно ответил мальчик, рядом с Добробоем казавшийся тощим цыпленком.
– Какое-то странное у тебя имя, нерусское, – Добробой пожал плечами – беззлобно, скорей удивленно.
– Меня дома Мишей звали, – словно извиняясь, тут же добавил тот.
– Миша так Миша, – Ширяй поднялся и протянул руку. – Я – Ширяй, а он – Добробой. У нас уже настоящие имена.
– Как это – «настоящие»?
– После пересотворения каждому шаману дают настоящее имя. И тебе тоже дадут. Давайте ужинать, а то мы заждались уже.
– Погодите с ужином, – Млад повесил полушубок на гвоздь у двери, – сейчас к нам гости пожалуют.
– Так тут и на гостей хватит… – Добробой приоткрыл крышку горшка, стоявшего на плите, и заглянул внутрь: крышка со звоном упала на место, а Добробой прижал пальцы к мочке уха.
– Думаю, они с нами трапезничать не станут, – пробормотал Млад.
Храп коней и множество голосов за дверью были ему ответом. На этот раз Хийси не поленился подняться и гавкнуть раза два тяжелым басом.
Дверь распахнулась без стука: первым в дом вошел толстый жрец в золоченой ризе, надетой поверх шубы, за ним еще трое – в черных рясах под фуфайками: это, очевидно, были ортодоксы, причем болгары, а не греки. Но и на этом дело не кончилось: вслед за ортодоксами появились два католика, с ног до головы закутанных в меха – от русского холода. Вот ведь… Говорят, они непримиримые враги и вечные соперники в борьбе за чистоту веры. Только на Руси они почему-то не ссорятся, напротив, горой стоят друг за дружку…
Жрец в ризе осмотрелся по сторонам и перекрестил помещение. Миша ссутулился и низко опустил голову – Млад прикрыл его спиной на всякий случай.
– Безбожное место… – проворчал жрец и бесцеремонно обратился к Младу: – Зачем отрока забрал?
Млад не стал ссылаться на то, что отрок сам пожелал ехать с ним: только допроса мальчишке сейчас и не хватало.
