– Если он не пойдет на зов богов, он умрет.
– Если он и умрет, то только для того, чтобы возродиться к жизни вечной. И не твое поганое2 дело за него решать.
Млад глянул жрецу в глаза: удивительно, но жрец христианского бога, занимавший, по-видимому, высокий пост среди других жрецов, вообще не имел potentia sacra3. Как же он общается со своим богом? Откуда узнает его волю?
– Юноша останется здесь, – ответил Млад.
– Душу, уже спасенную, погубить стараешься? – усмехнулся священник. – Сам в дикости первобытной живешь и других за собой тащишь?
«Первобытная дикость» больно задела Млада – разговор переходил в область politiko4.
– Мы со своей первобытной дикостью разберемся сами, без иноземцев. Юноша новгородец, а не болгарин, его зовут родные боги.
– Твои боги – суть деревянные истуканы. Бог един и всемогущ, он не знает границ и народностей, для него все равны! – с пафосом произнес жрец.
– Мне любопытно, а кто тогда зовет юношу? Деревянные истуканы? – усмехнулся в ответ Млад.
– Бесы, прислужники Сатаны, врага рода человеческого. И ты тоже его прислужник, вольный или невольный.
– Мне все равно, как в Болгарии называют моих богов, а меня – и подавно. Спасайтесь от своего бога сами, без нас. Мальчик останется здесь, даже если вы всю ночь будете читать мне лекцию о чужих богах.
– Мы заберем его силой, – мрачно кивнул жрец.
– Я слышал, христиане не противятся злу насилием. Или к жрецам это не относится?
– Защита веры – это не противление. Спасти божьего раба, его душу от адовых мук – богоугодное дело.
– Раба? И когда это новгородца успели продать в рабство? Убирайтесь-ка прочь, дорогие гости. Это мой дом.
– Дикая страна и дикие люди… – пробормотал вдруг один из католиков сквозь платок, который от мороза прикрывал даже нос, – им несут божественный свет, но они предпочитают гнить в своем невежестве…
Католик сказал это по-латыни, и Млад отлично его понял.
– Suum cuique placet5, – проворчал он так же тихо. Бахвальство, конечно, и для католика вовсе не убедительное. Эти иностранцы приехали в страну, где грамоту знает каждый второй хлебопашец, в университет, где учится две тысячи студентов, где естественные науки достигли таких высот, что им и во сне не приснится! И смеют говорить о невежестве? В то время как их города тонут в нечистотах?
– Напрасно ты не послушался нас с самого начала, отец Константин, – кашлянул второй католик. – Святая инквизиция давно знает, что Дьявол рано или поздно победит даже самую крепкую в вере душу. Только огонь может вернуть такую душу Богу. Только actus fidei6.
– Средства вашей святой инквизиции распугают варваров! – брезгливо прошипел отец Константин. – Поэтому ваша паства в пять раз меньше моей!
– Но зато их вера непоколебима, – с достоинством кивнул католик, – а твоя паства разбегается от тебя, будто ты пасешь стадо зайцев, а не овец. Стоило рядом появиться волку…
– Волк – это я? – усмехнулся Млад, прерывая их препирательства. – Значит, юноша должен поблагодарить тебя за то, что его не отправили в вечную жизнь путем сожжения на костре? Быстро и надежно, ничего не скажешь… Убирайтесь прочь! Ваш бог не получит мальчика!
И тут неожиданно понял: и католикам, и ортодоксам наплевать и на их бога, и на потерянную душу, и на Дьявола… Они понятия не имеют, что там, на кромке белого тумана, стоит огненный дух с мечом в руках и ждет добычи… Они пользуются заученными правилами, а движет ими желание получить власть. Как хитер их бог! Его слуги действуют, словно пчелы в улье, словно муравьи в муравейнике! Каждый тащит малую толику и не понимает, во что эти малости складываются!
