А может все таки она? Я задумалась. Кто она такая? Она – это тоже я. И смешно, и грустно. Я пытаюсь отключить часть себя, чтоб стать собой. Как это возможно? У меня было ощущение, что я раздваиваюсь. Чем сильнее я закрывала в себе змею, тем тоскливее становилось жить. Я выжимала из себя капли спокойствия, разговаривая с Риаганом в моменты близкие к ссоре. Злости стало меньше, но вот освободившееся место заменило нечто другое. И мне это нравилось еще меньше, чем моя подавленная змея.
Большую часть своего свободного времени я проводила возле загона с козами. Более доверчивые козлята уже не стеснялись подходить ко мне и брать бархатистыми губами с моих ладоней кусочки сушеных яблок. Коза держалась близко с ними, но в руки не давалась. Она уже не металась по загону. Я кидала лакомство ей под ноги и она подбирала его с земли. Скоро и она подойдет. Начнет есть с человеческих рук. Всего несколько дней и она уже почти смирилась с новым местом своего обитания и с забором вокруг него. Неужели и я так же смирюсь? Смогу? Нет, не хочу так! Нужно продолжать усилия. У меня уже получается не выплескивать свою злость и обиду. Риаган поглядывает на меня немного удивленно.
Когда количество наших ссор стало уменьшаться, у Риагана словно открылось новое дыхание. Он с удвоенной энергией занимался обустройством и ремонтом дома. Я в свою очередь частично от скуки, частично чтоб задобрить Риагана наводила в доме уют. Я старалась. Дом блестел чистотой, принесенная Риаганом с охоты или рыбалки добыча готовились самым тщательным образом. Я даже поставила часть мяса вялиться. Оно уже вылежало трое суток в соли и теперь, обернутое в ткань, висело на веревках под застрехой с теневой стороны дома. А под коньком крыши сушились самые мелкие из улова рыбешки.
Риаган лучился радушием, упорством и трудолюбием. Я волей-неволей подпитывалась эго энергией. За прошедшую неделю с небольшим он переделал целую прорву работы. Он законопатил щели между венцами дома, разобрал половицы в сенцах, просушил их на солнце и положил пол на место и начал заготавливать бревна для хлева и для моечной. При этом он еще успевал охотиться и рыбачить. Когда он доделает дворовые постройки, меня уже здесь не будет. Хоть мне и не придется пользоваться будущей моечной, я собрала возле реки камней для каменки. Мне было неловко от того, что его усилия пойдут в пустую. Он строил планы и упорно включал в них меня. К его чести, он ни разу не попрекнул меня моим прохладным отношением к его намерениям создать здесь семью именно со мной. Либо он был настолько уверен, что я передумаю, либо понимал мое состояние и опасался лишний раз давить на меня. Он радовался хрупкому перемирию между нами. Надо сказать, я тоже начала ему радоваться. Жить без ссор стало легче. По вечерам мы пили чай на травах и заедали его так полюбившимися Риагану лепешками. И разговаривали. Моя тоска и обида в эти моменты немного отступали и становилось почти уютно.
За вечерними чаепитиями я все искала подходящий момент заговорить с Риаганом о возвращении меня домой, но он никак не наступал. Или это я никак не могла выбрать подходящий момент, потому что была неуверена в том, что попытка не провалится и мы снова не соскользнем в открытую войну. А открытая ссора только раззадоривает Риагана и он становится еще упрямее.
И все же, я чувствовала себя идущей по тонкой грани между прошлым, здравым смыслом и своими чувствами. Что-то во мне менялось. Я чувствовала, что меня начинает затягивать этот нехитрый быт. Отсутствие моечной не казалось больше пыткой. Я приноровилась мыться в кадушке. Даже к мытью в реке я стала относиться проще. Дни стояли необычайно жаркие для конца весны и холодная речная вода больше не было для меня кошмаром.
