Ведьма и бог. Похищение Цирцеи - страница 24

Я не осмеливаюсь заговорить. Мероэ, в свою очередь, пользуется этим для поднятия настроения. Она представляет нас под другими именами: Элла или Эмма, которая выросла бы со своими способностями, Деймос, который женился бы на другой, менее нежной ведьме. Сама Мероэ не сильно бы изменилась, потому что она средняя дочь.

Я говорю себе, что, если бы это случилось, у меня был бы шанс завести роман с Гермесом, а потом жалею об этой мысли. Он не считает меня привлекательной. Это ничего бы не изменило.

– Мам, как бы ты назвала Цирцею, если бы ей не было суждено стать проводницей? – спрашивает Мероэ, когда въезжаем в Спрингфолл.

– Нам с вашим отцом нравилось имя Ариадна.

Они болтают о гипотетическом имени, которое звучит странно. Почувствовала бы я себя Ариадной? У меня всегда было ощущение, что в моем теле всегда существовала вторая личность, что я не просто Цирцея. Есть Цирцея, которой я являюсь, и Цирцея, которой я должна быть: проводница, потомок Цирцеи Первой, та, кому передадут эстафету. Цирцея должна быть скалой, которой я себя не чувствую.

Представляю жизнь счастливой Ариадны: она бы размышляла о том, чем занять время, открыла бы небольшой бизнес в городе, унаследовала бы мамин бизнес по производству имбирного пива, а может, даже и папин. Ходила бы на ежегодные собрания ведьм, варила зелья, занималась садоводством и издалека восхищалась удивительной женщиной, которая станет проводницей.

– Цирцея? Все в порядке?

Отпускаю руль. Я припарковалась перед домом, не осознавая этого, и не двинулась с места, погруженная в мысли.

– Да, – с улыбкой отвечаю, открывая дверь.

Наш семейный дом находится на выезде из города. Бабушка отреставрировала старый сарай, чтобы превратить его в мастерскую по производству имбирного пива, где работают только ведьмы. Небольшое количество произведенного товара продается в кафе, закусочных Спрингфолла и его окрестностях. Этого вполне достаточно, чтобы жить комфортно. Папа работал в мастерской по реставрации старинных автомобилей на другом конце города. Это он подарил «Жука» на мое шестнадцатилетие. Вскоре после этого он покинул нас.

Сердце замирает, как только снова вижу перед собой его сердитое и разочарованное лицо. Тру лицо руками, прогоняя воспоминание.

Мама открывает дверь дома, покрытого красивой деревянной обшивкой, окрашенной в елово-зеленый цвет. Мероэ поднимается в свою комнату, заверяя, что скоро спустится, а мама предлагает приготовить чай. Одним изящным движением руки зажигаю камин в гостиной и начинаю ходить по кругу.

Мне неспокойно. До сих пор чувствую, что мое сердце разбито. Мне не следовало думать о папе. И все же стою перед семейными фотографиями и смотрю на его невозмутимое выражение лица, которое так нравилось маме. Он не любил много говорить, но ему нравилось приводить нас в гараж, как только у него была возможность. Там он мог себя выразить. Помятые кузовы, которые восстанавливал, маленькие задания, которые поручал нам и за выполнением которых с гордостью наблюдал.

Элла очень страдала, когда он умер. Она была очень близка с ним, намного ближе, чем мы. В какой-то степени я этому завидовала. Я тоже хотела его внимания, но на меня уже было направлено внимание общины.

Элла в слезах на похоронах, такая маленькая и разбитая.

Боль сдавливает грудь. Вздрагиваю, массируя плечо. Слезы наворачиваются на глаза.