— Да блин! — выдохнула досадливо, резко выныривая из накрывшей полностью воды и садясь. — Нельзя так делать! Нельзя!
Я погрозила содержимому ванны пальцем, хоть и понимая, что это бесполезно. Вода никогда не перестанет пытаться заполучить меня всю и насовсем, это я уже успела понять. Как и я, похоже, не смогу перестать подспудно желать в ней полностью раствориться. Видимо, так работает наша связь. Может, с получением полной силы это как-то изменится, или я смогу влиять, запрещать эти заманивания? Кто бы знал.
— Да уйди ты с дороги, поперешник бестолковый! — услышала я голос Лукина из-за двери.
— Не велено было пущать. Кормить велено, а пущать бельма бесстыжие пятить на прелести хозяйские — нет.
— Пялить? Ага-ага! — хохотнул ведьмак. — Обещаю, бельма почти участвовать не будут. Серьезно, отвали с дороги, ветрогон деловой, и вали спать в свою конуру, нам с твоей хозяйкой пока любопытные зыркалы по углам ни к чему.
— А ты мне не господин, чтобы указаниями кидаться! Хозяйка не прикажет — не пущу. Совести у тебя нет, буслай ты бешеный! Утянул из дому целую-здоровую, а обратно привел всю замордованную-битую, да еще теперь с удом своим прешь неугомонным! Думаешь, не знаю я, что задумал ты, шинора волочайная?
— Тьфу, королобый ты какой! — подключился к спору густой бас домовика. — Не твое то дело все, потатуй тьмонеистовый! Зелье он несет целебное хозяйке, как творил его — сам видел и гридиенты искать пособлял! Ишь ты, встал поперек, мохнаткин страж зряшный! Чай, хозяйка сама не без ума, в своем дому решать ей одной, когда яриться, а когда гнать полюбовника!
Я собралась оборвать эти вечные препирательства сразу, но почему-то замешкалась, вдруг осознав: да не напрягает меня все это. Наоборот, это вроде как повышает уровень моего нового комфорта и уюта, где эти их забавные контры стали неотъемлемой частью быта. Частью моего нового дома, его атмосферы. У каждого человека, наверное, есть этот кокон уюта, в котором он рос, но однажды наступает момент, когда появляется иной, уже твой личный. Может, вовсе и не похожий на тот, изначальный, но и не должен же. Ведь ты — не твои родители, как бы ты их ни любил. И для тебя комфортно и нормально другое. Вот в моем “комфортно” — перманентные забавные склоки домашней нечисти и Лукина.
Блин. Это что, я внезапно ведьмака тоже как-то причислила к составляющим атмосферы моего дома? Не напрасно ли?
— Эй, кончайте там эту махровую похабщину, я не оглохла и не в анабиозе! — все же вмешалась, не сумев не засмеяться я. — Алька, иди спать. Никифор, ты тоже. Данила, заходи.
— Съел? — гуднул насмешливо домовой.
— Смотри, как бы тебе тоже не объесться, маракуша суемудрый! — огрызнулся Алька, но явно уже далеко от двери.
— Обратила бы ты его в пса, василек, — ворчливо посоветовал вошедший в ванную Данила. — И так только и делает, что рычит да гавкает, пустозвон.
Он был обнажен по пояс и босиком. В руках большая кружка с поднимающимся над ней опалесцирующим паром.
— Собакен мне кушать готовить не сможет, — ответила, проходясь по ведьмаку от ступней до лица бесстыжим взглядом. — А у меня пока кухни нормальной нет.
Данила понимающе ухмыльнулся, присел на бортик ванны, протянул мне кружку.
— Давай, Люсь, мелкими глотками, но до дна. Мой же готовит, ты же ему велишь только при нас псом ходить, а работает пусть в обычном облике.
Я понюхала питье, остро пахнущее травами и медью, скривилась, но покорно выпила, как было велено. Под конец стало перехватывать дыхание, но Лукин настойчиво придержал кружку, не давая остановиться.
