К вечеру у пациента вспухла нижняя челюсть и между зубов стала сочиться кровь. Он выл и пил болеутоляющие таблетки, но они мало помогали. Передавая их и стаканчик воды для запивки, Ниночка тихо сказала: «Пока вы меня видите – будете мучиться. И в следующий раз всё-таки спрашивайте у женщины согласие».
– Ведьма, – прошептал мужчина, брызгаясь кровью.
На следующий день он выписался из больницы, сославшись на неприятности в семье.
Нина уволилась через месяц.
Приехала Нина в деревню зимой. Зима выдалась снежной и очень для нее тошнотной.
Устроилась участковой медсестрой и заведовала единственной на три деревни аптекой.
На Новый год у бабки Полины «гульбанили» три подружки возраста «за семьдесят». Телевизор их раздражал молодёжным истеризмом, и они веселились под радио «Маяк».
На столе было все, что не пожалели выдать патриархальным родственницам их внучки и внуки: салаты, куры, нарезка дорогой рыбы, сыры, икра. То есть всего по чуть-чуть, а праздничный стол оказался самым богатым в деревне.
Нина посидела у бабушки с полчасика. Перед ее уходом баба Поля вышла в сени.
– Ты не бойся, теперь за безмужних детей стёкла бить не будут, все приывыкшие. – сказала она тихо и добавила: – Мальчик будет.
– Я знаю, – так же тихо ответила Нина. – Через неделю почувствовала.
– Ты того придурочного, что сделал тебе ребёнка не сильно покалечила? – полюбопытничала бабушка.
– Нет… – без эмоций ответила Ниночка. – Только предупредила на будущее.
– Ну, и с Богом. – Старуха поцеловала Нину в лоб. Они были примерно одного роста, только внучка в два раза весомее.
Бывшая подружка Валентина родив в законном браке дочку Машеньку, как и большинство односельчанок, со злобным осуждением косилась на растущий живот Нины. Довольная своей удавшейся супружеской жизнью, она не простила Нину за отказ помочь приворожить любимого и при редких встречах, здоровалась с нею насмешливо.
– И бабка ей не помогла, хоть и ведьмачка, – говорила она в местном магазине и многие с ней соглашались.
– А ты, Валька, курва, оставила без отца Зинкиного пацана… Но это я так, – опомнилась Оксана. – Никого осуждать нельзя! Аукнеца.
ЧЕРЕЗ ПОЛТОРА ГОДА
Стояла жара начала мая. Сиреневые длинные колосья-хвосты иван-чая отдельными островками цвели среди еще невысокой травы, дрожали от звона цикад и таяли в мареве своего запаха.
Посередине желтой дороги, в пыли, у старой детской коляски сидела Нина, в коротком сарафане на лямках, и стучала велосипедным гаечным ключом по скособоченному колесу. В коляске, среди свертков и подушек, лежал, мусоля сушку, жизнерадостный толстый Сашка. Он слушал голос мамы. А Нина разговаривала с небом, изредка поднимая взгляд от колеса коляски вверх.
– Я тебя очень прошу. Пусть она доедет. Пускай она потом развалится во дворе навсегда, но пусть доедет. Сашка, слава Богу, то есть тебе, толстый, и я его не дотащу со всеми тряпками. Помоги мне, пожалуйста.
Перекрестившись, Нина еще несколько секунд посмотрела в облака и перевела взгляд на землю. Еще несколько раз стукнув по колесу, Нина встала, кинула гаечный ключ в сумку и потащила за собой коляску. Скрип от нее заглушал пение птиц и цикад.
Ребенок довольно жмурился под широкой панамой и, выкинув первую сушку, засунул в рот с молочными зубами следующую.
Нина буквально затащила коляску во двор бабушкиного дома. Огород в этом году был засажен только наполовину и запущен, зато разноцветными букетами повсюду пестрели полевые цветы и сорняки. Особенно густо разрослась аптечная ромашка.
