– Здесь будешь спать!
Ни «здравствуй, тебе, внучка», ни «чем бы угостить ненаглядную кровинушку», а лишь, как собаке, указала место, и все.
«Ну и семейка мне досталась, – думала Энджи, ворочаясь на клочковатом матрасе, брошенном ей старухой, – никто мне здесь не рад, и чего я сюда приперлась!»
Усталость взяла свое, и, несмотря на жесткое, неудобное ложе, Энджи быстро уснула. Проснулась она, почувствовав язычок Жужу на своей щеке.
– Жужу, ну дай поспать! – отмахнулась девушка, но услышав рядом скрипучий голос, открыла глаза.
– Давай, вставай! – командовала замшелая старуха. – Хватит бока пролеживать!
Энджи с ужасом уставилась на прапрабабку. При свете дня та выглядела еще более непригляднее, чем вчера ночью при свете лучины, – согнутая, худая спина, трясущаяся голова с седыми клочками волос и лицо, испещренное такими глубокими морщинами, что это казалось неестественным.
«Ну и ведьма, – подумала Энджи, – сколько же ей лет?»
– Чего пялишься? – злобно прошипела та. – Не нравлюсь?
Энджи была хорошо воспитана, поэтому предпочла промолчать. Стараясь не смотреть на Прасковью, она поднялась с «кровати» и начала молча натягивать джинсы. Старуха стояла поодаль и внимательно наблюдала за девушкой. Находясь под ее неотступным взглядом, та начала нервничать:
«Чего она на меня так смотрит?»
Наскоро одевшись, Энджи выскочила на улицу и с наслаждением вдохнула чистейший воздух. Солнце поднялось над лесом и освещало малейшие закоулки, забираясь даже под раскидистые листья папоротников. Каждый листочек, каждая травинка, наполненная светом, сияла и радовала глаз. Воздух звенел от птичьего хора, где каждый вел свою партию, но, сливаясь, птичье чирикание звучало священным гимном жизни.
«Как хорошо!»
Энджи не смогла остаться равнодушной к торжеству природы. Раскинув руки и зажмурив глаза, она подставила лицо под нежные солнечные лучи и замерла, впитывая в себя тепло и энергию. Прасковья вышла на крыльцо и молча наблюдала за девушкой. На секунду в сумрачных глазах промелькнуло что-то похожее на улыбку.
После скудного завтрака Энджи в сопровождении матери вернулась в Глухово за машиной. Пробираясь назад между деревьев, она с замиранием сердца слушала, как ветки скребут блестящие бока новенького автомобиля. В который раз за это утро Энджи задалась вопросом:
«Какого черта я сюда приперлась?»
День проходил за днем, а они с матерью не уезжали. После неудавшегося бегства Энджи смирилась со странной поломкой машины и почти уже привыкла к неустроенному, суровому быту в доме Прасковьи. Умываясь под ржавым умывальником и расчесываясь перед запыленным окном, она с трудом могла представить себя в пенной ванне или в дорогом ресторане с бокалом французского вина. Все это казалось картинками из чужой, нереальной жизни. Разглядывая обломанные ногти с остатками когда-то роскошного маникюра, Энджи тяжело вздыхала:
«Попаду ли я еще когда-нибудь в косметический салон?»
