Знаю, что не могу отказать Миру, и истеричный смех вьётся среди моих мыслей. Я провела почти год в Сент-Дактальоне, ища других людей, знающих о магии так же, как знал Влад, и не нашла ни одного. У меня не было ничего: лишь дешёвая съёмная комнатка и работа, зарплаты от которой едва хватало её оплатить.
«Но у меня была моя жизнь».
Теперь же маленькое тайное общество Мира только и делает, что говорит о магии. И я им нужна! И всё же я как заключённая. У меня нет своей жизни, своего тела, своего выбора. Неужели и правда нужно умереть, чтобы стать нужной? Не слишком большая цена? Справедливо ли?
Отталкивая от себя эту мысль вместе с подушкой, я поднимаюсь с кровати и подхожу к секретеру. Присев на корточки напротив черепа, упираюсь подбородком в столешницу и провожу пальцем по кости. На ощупь кость такая же гладкая, как на вид – точно стекло. Но не такая пылающая, как мои воспоминания. О доме, о пожаре. И это странно, ведь череп не кажется мне связующим звеном с прошлым или с моей душой, или с магией. Он сюрреалистичный, как искусство. Может, магия и есть искусство? Слишком тёмное, слишком рискованное, слишком глубокомысленное и…
– Глубокомысленное. – Слово пробуждает что-то в разуме. «Глубоко». Может, у меня всё-таки ещё есть немного магии в запасе? Есть преимущество.
Моментально вдохновившись, кладу череп на пол и накрываю подушкой. Что выглядит как стекло, должно разбиваться как стекло. У меня учащается пульс, но это лишь придаёт уверенности. Уничтожив кости – все до единой, так чтобы даже пепла не осталось, – вот, как можно отправить меня обратно во мрак смерти навеки, однако разбив кости, нельзя.
Поднимаю ногу.
– Не жаль. – И разбиваю череп со всей силы, какая только есть в этом теле. Даже звука не доносится из-под подушки, но я чувствую, что кость трескается на несколько частей.
Смахнув осколки под кровать, засовываю один поменьше в карман и на цыпочках выхожу в коридор. Не уверена, что буду делать дальше, как обойду Мира незаметно, ведь он наверняка стережёт мой покой. Однако я не нахожу его ни в гостиной, ни в кухне, не слышу и воды, журчащей в ванной, или каких-то других звуков, намекающих на его присутствие. Каждая комната, в которую я заглядываю, пуста, а привлекать внимание, распахивая закрытые двери, не рискую.
Мой путь по коридору, до последнего поворота у входной двери, оказывается лёгким, подозрительно лёгким. Может, Мир ждёт, когда я сбегу? Ждёт, когда сможет доказать, что я неконтролируемый зверь, чтобы избавиться от меня, как от зверя? Потому что если нет, зачем он отдал мне череп? Зная, что я могу утащить его с собой? Потеряй он один фрагмент, уже не сможет отправить меня обратно во тьму.
Возможно, он просто слишком уверен в своих мерзких словах об искуплении грехов? Ну, конечно, когда Аделард спросил, сможет ли он «справиться» со мной, Мир повёл себя так, словно его план, – чем бы тот ни был, – совершенство. Эта его циничная самоуверенность чем-то напоминает мне Влада.
«Твоё сердце забилось чаще. Я тебя пугаю?»
Да, Влад, пугаешь.
Я удачно добываю чумазые ботинки, которые бросила в ванной, и даже нахожу чей-то плащ, забытый на бархатной подставке для ног в гостиной. Как и следовало ожидать, сумки с моими костями уже нет в коридоре, но это ничего. Сейчас у меня есть доля. Я в безопасности.
Мне остаётся меньше десяти шагов до заветной свободы, когда я осознаю, что дверь ближайшей к выходу комнаты, которая до этого была заперта, теперь открыта. И свет, омывающий её порог, вовсе не отблеск восхода.
