Ведро на обочине - страница 18

Конец августа – славная пора: уже не так жарко, как было в июле, но дни всё ещё наполнены солнечным блеском, а вечера стали прохладны и воздух прозрачен, ночное небо сереет от бесчисленных звёзд, в полях опускается густой туман и по утрам в лучах восходящего солнца на каждой травинке сверкают, будто брильянты, капельки росы.

В этот день Андрей встал пораньше, хотя спать хотелось немилосердно, так что голова болела. Тупая, ноющая боль упрямо точила висок, но, переселив себя, он покидал вещи в рюкзак, подхватил пакет с продуктами и поехал на вокзал.

С начала лета он не был у своих на даче. Родители его поселились там с самой ранней весны и каждый выходной с нетерпением ждали его приезда, но дела последних дней не позволяли расслабиться ни на минуту, держали в жестком напряжении, выматывая бесцельной суетой, и сейчас воспоминания об этом висели над душой, как тяжёлая, грозовая туча, за которой не видно ни солнца, ни неба, а вокруг свет редеет, и кажется, что либо нежданно ночь наступает, либо конец света приближается…

Андрей смотрел в окно на проплывающие мимо полустанки, на заборы, неровной змейкой вытянувшиеся вдоль насыпи, на треугольные крыши, крытые старым, почерневшим шифером, на кирпичные трубы, на палисадники с охапками ярких цветов, на покосившиеся веранды, выглядывающие из яблоневых садов, где деревья под тяжестью плодов склонили ветви к самой земле.

«Однако, как много в этом году яблок », – меланхолично думал Андрей. – «Опять выбрасывать придётся. А жалко. Яблочки-то – одно к одному, сочные и ароматные, не магазинные – те и не пахнут ничем, лишь вид имеют привлекательный. Но спрашивается: куда их девать в таком количестве? Сами не съедим, а у соседей своих будет столько, что хоть беги…»

Поезд мчался дальше, постукивая колёсами на стыках рельс.

«Откуда они берутся?» – вернулся к своим невесёлым мыслям Андрей, провожая взглядом высокие, в рост человека, глухие заборы, за которыми скрывались двух, а иногда и трёх этажные кирпичные дома сложной архитектуры, что как грибы выскакивали в самых неожиданных местах. То прямо посередине посёлка, то где-нибудь по склону холма, то вдоль берега реки. Особенно им нравились берега – бывало, так сгрудятся, что и самой реки не видно, а уж о том, чтобы пройти человеку со стороны – об этом и речи нет. К воде все тянутся: и зверье идет на водопой, и человек забредает сюда в знойный день освежиться, и дома сползают на берег также вслед за своими хозяевами.

Было очевидно – владельцы этой недвижимости достигли такого финансового благополучия, что могли позволить себе отделиться, спрятавшись за забором, от суетного мира людей простых, но на этом всё и закончилось, потому что уйти совсем куда-нибудь в отдельные поселения у них либо не получалось, либо они чего-то опасались. Совершенно ясно, что не одиночества. Но, по-видимому, окончательно порвать связь с толпой они почему-то не решались. Скорее всего, сделать это не позволял инстинкт самосохранения, который тысячелетиями приучал держаться как можно ближе к основному стаду, в стае, с косяком идти… Когда вокруг мелюзга всякая кружится, то у крупного хищника глаза разбегаются – не знает на кого кинуться, теряет драгоценные секунды, а этого иногда бывает достаточно, чтобы уплыть, убежать, ускакать, упорхнуть подальше.

Солнце бодро карабкалось по небосклону, голубому и ясному, без единого облачка, будто его тщательно вымыли и протёрли насухо. С ночи под деревьями в низинах всё еще лежал слоями лёгкий туман. Денёк обещал быть тёплым. Однако всё это великолепие не трогало Андрея, скользило по поверхности, отскакивая, как от брони, от ожесточения, которое, словно огромный жук, ползало в его душе. Он сидел, сжав зубы, и с раздражением щурился на ослепительный диск солнца.