Пьерше вздохнул, разматывая шерстяной шарф и расстёгивая пуговицы пальто: они уже направлялись по коридорам в императорские покои. Не успели друзья доложить о себе, как навстречу им вышла Шиа. Её распущенные волосы небрежно придерживала лента, а фигуру скрывало свободное платье, приталенное лишь у самой груди. Ажурный платок из тончайшего пуха по-домашнему обнимал плечи. Вольготный и разнеженный вид эльфийки заставил Пьерше неожиданно занервничать. Страхом и оскорблённой гордостью отозвались её недавние загадочные шутки. Да, похоже, не стоило ему ехать сегодня в гости. Отговорился бы кучей работы…
– Здрасьте-здрасьте, – зачем-то отвесив шутовской поклон, ляпнул он вместо этого. – Вас уже и от императрицы не отличишь.
Однако эльфийка лишь насмешливо фыркнула, давая понять, что считает развязную фамильярность неуместной.
– Что ещё за «здрасьте-здрасьте»? – Она отворила соседнюю дверь, недвусмысленно намекая, что император на самом деле близко и всё слышит. – Аурелий, они пришли!
В ответ на её крик издалека донеслось приглушённое «угу».
– Так и кажется, что она сейчас вместо «Аурелий» крикнет «дорогой», – шепнул Кэрел на ухо Сепиру.
– Ага, точно, – усмехнулась баронесса этой домашней сцене. И, обернувшись, шикнула второму другу: – Пьерше, ты чего?
– Что? – раздражённо переспросил граф.
– Сам на себя не похож! Хмурый, говоришь невпопад… Вон даже Кэрел за тебя шутить начинает.
Пьерше собрался было огрызнуться вновь, но тут в дверной проём просунулся светящийся добродушием Аурелий.
– Опять ссоритесь?
– А, вот, наконец-то! – с облегчением воскликнула баронесса. – Аурелий, сделай с ним что-нибудь. У него плохое настроение.
– Не надо с ним ничего делать, он и так хороший, – полушутливо возразил император, ободряюще помахав насупленному другу рукой. – Тем более каждый из нас может иногда выпадать из привычного ему состояния. Я вот сегодня тоже попал впросак.
И он кивнул на Шиа, которая на этих словах с негодованием погрозила ему. Аурелий смущённо отвёл взгляд.
– А что, что произошло? – хором заговорили все, жаждая подробностей.
– Да я её холодной водой облил. В бане.
– Ага, я чуть не умерла! – мигом оскалилась эльфийка. Видимо, эмоции были всё ещё свежи. – Как только ума хватило!
– Но ты же любишь всякое… я думал, тебе понравится, – очевидно, в сотый раз принялся оправдываться император.
– Ещё одна подобная шутка, и я тебя выгоню в твои любимые сугробы и обратно не пущу! Будешь закаляться хоть до вечера!
– Ну прости-прости-прости…
Друзья только покачали головами: они знали, может быть, не столь очевидную для посторонних любовь Аурелия к ледяным процедурам и знали, что он очень гордится своим умением выйти без одежды в тридцатиградусный мороз. Но устроить подобное развлечение эльфийке, которая и зиму-то видела первый раз в жизни? Зато теперь стало понятно, почему возлюбленные смотрелись настолько по-семейному: оба были одеты предельно просто, без изысков и лишних кружев, чтобы одежда не стесняла распаренного тела. И каждый из друзей вдруг ощутил – по тону, по движениям, – что незаметно на их глазах уже действительно сформировывается некая отдельная и независимая единица, со своими внутренними закономерностями. Здесь было меньше эпатажного и больше скрытого, интимного. И что в каком-то роде Аурелий сдвинулся от них на шаг в сторону, обретя новую личность, родившуюся именно в этих отношениях. Он изменился. Это было новое, странное чувство, и каждый из друзей переживал его по-своему.
