– Так что у каждого из нас бывают неудачные дни, – подвёл примирительный итог император. – Предлагаю сегодня на вечер всем поменяться ролями: Пьерше может отмалчиваться, как Кэрел, а Кэрел шутить вместо него. Договорились? – И он поманил всех за собой.
– А где княгиня Брунгервильсс? – опомнилась Сепиру.
– В музыкальной комнате. Мы сегодня совершенно случайно выяснили, что Аурелий помнит слова колыбельной, которую напевала Юйсинь, а Арэйсу – мотив, – отозвалась Шиа. – И она теперь загорелась, сидит, подбирает аранжировку. Если хотите, можем тихонько подойти и послушать в коридоре. Только не беспокойте её.
* * *
Друзья выразили горячие согласие. Им повезло: из комнаты как раз доносился тихий напев. Затем, под мягкий аккомпанемент рояля, зазвучала и сама песня. Очевидно, Арэйсу уже завершила основную мелодию и теперь работала над деталями, оценивая результат. Нежный, печальный голос совсем не походил на её повседневную манеру речи:
Позволь прижать тебя к груди,
Пока у ног моих играешь;
Дай поцелую твои ручки —
Ох, как ты резво убегаешь!
Что принесёт грядущий день,
То ведать не дано.
Но верь, однажды снова мы
Увидим вместе неба синь,
Сирени цвет и зимний иней —
Уж так нам суждено.
Пение прервалось, и зашуршала бумага: судя по всему, княгиня делала пометки. Затем, немного переменив аранжировку, Арэйсу продолжила с большей экспрессией. Напряжение нарастало, печаль перерастала в надрыв. Это была не колыбельная – клятва, пронизанная невысказанным страданием:
Теперь пора исчезнуть мне —
Хоть сердце стонет, мой любимый;
Я не пролью прощальных слёз,
Ко мне судьба неумолима.
Я буду петь для нас двоих
И в счастье, и в тоске,
Молиться за тебя, пока
Хоть капля крови есть во мне.
И так же резко, как произошёл всплеск, накал эмоций утих, вновь завершаясь успокаивающим напевом:
Моя душа всегда с тобой,
Иного места я не знаю —
Так не печалься, милый мой,
Тебя от бед я ограждаю.
– Аурелий… – Шиа осторожно тронула императора за рукав.
В его лучистых глазах стояли слёзы.
– Нет, я не об этом плачу, – быстро покачал тот головой. – Всё в порядке. – И он с улыбкой обнял эльфийку за плечо, показывая, что теперь, рядом с ней, у него есть надёжная опора.
С тех пор, как Аурелий по неосторожности воспользовался властью, которую имел над Арэйсу, в его душе выросла ледяная стена. Обращая внимание на присутствие княгини не более, чем на предмет обихода, он делал вид, что её как будто не существует. Свести общение до формального, как некогда поступил отец, – не лучший ли выход для них обоих? Однако эта живая песня, в которой было столько прошлого, столько искреннего сочувствия к умершей, с новой ясностью напомнила ему, кем на самом деле приходится ему Арэйсу. Единственная выжившая родственница, единственная душа, которая тоже знала матушку и, похоже, горевала о ней, единственная, с кем он мог бы разделить тёмное прошлое их семей… Почему так случилось, что именно с ней у него не получается найти контакт? Это какое-то родовое проклятие – не иметь взаимопонимания с близкими?
Материнская молитва тронула за душу всех, но только у Пьерше она вызвала приступ дурноты. Все годы молодой дружбы он видел в кронпринце товарища по несчастью – это немного облегчало тяжёлое бремя, помогало верить, что он, Пьерше, сам по себе не урод. Однако эта колыбельная, прежде сокрытая мраком неизвестности, обрушилась на него коварным ударом, переворачивая привычную картину мира: какими бы ни были обстоятельства, вынудившие императрицу Юйсинь оставить своего сына, она всегда любила его! Аурелий обладал сполна тем, что для Пьерше стало кровоточащей раной.
