. Но Лондон богаче их всех. Голая финансовая практичность доходнее туризма и эстетики. А тем временем, бедные жители Варшавы, желающие стать лондонскими сантехниками, стоят напротив своих новых, но таких старых, восстановленных после русских артиллерийских обстрелов, зданий и смотрят на них с таким упоением, с каким ни один лондонец никогда не посмотрит на, в своем роде, интересный и красивый «огурец».
Древний библейский миф про Вавилонскую башню учит нас, современных людей, не тому, что не надо идти против бога в своих научных достижениях. Без них мы бы не высадились на Луну и не построили бы Атомную бомбу (?). Он учит нас тому, что нам плохо жить среди высоток и мы созданы (или эволюционировали, поставьте сами тут нужное вам подчеркивание, я не беру на себя смелость в таком деликатном вопросе), чтобы жить среди малоэтажных домов где-то в деревне, конечно же, цивилизованной и со всеми удобствами. Иначе мы становимся подобны крысам в известном эксперименте, в котором крыс поместили в тесное пространство, вроде города, с большой плотностью населения, где они были агрессивны и нервны, а других поселили в пространство с малой плотностью населения, где крысы были добродушны и расслаблены. Такое же исследование проводили в нашей родной Британии по поводу людей в многоэтажных районах и в малоэтажных кварталах. И люди, которые жили в многоэтажках, где магазины и пабы находились в определенных местах, становились наркоманами и преступниками, в отличии от тех людей, которые жили в малоэтажных кварталах с коммерцией на первом этаже каждого дома. Бог нас создал или же мы эволюционировали и вышли из пещер, результат один, – мы должны жить в малоэтажной деревне и только тогда наша психика остается здоровой.
Генри зашел в свою комнату. Денег оставалось не много. Фунты, отложенные на арендную плату, всегда лежали в его небольшом сундучке на письменном столе, их он откладывал в первую очередь, будучи обязательным человеком, и никогда не тратил попусту. На мольберте в углу стоял покрытый накидкой холст. Генри начал писать его давно, возвращаясь к нему то и дело, в промежутках между работами на продажу. Этот холст он считал вершиной своего искусства и потому не торопился его закончить. Он был не для Джерри. Это была его единственная работа, которую он намеревался придержать для себя, до лучших времен. Холст был уже почти завершен. Оставалось добавить немного красок, подчеркнуть детали… Если бы это было загрузкой его любимой игры с дискеты, то остался бы 1% из 100, и можно было бы погрузиться в увлекательную игру на целую ночь. Генри открыл бутылку белого сухого рейнвейна, налил себе бокал, отпил из него, поморщившись от кислоты немецкого северного винограда, лишенного южного солнца, и скинул белую холщовую материю с мольберта.
Взору предстал портрет. Она была светловолоса, с длинными лоснящимися ниже плеч прядями, натуральная блондинка. Ее лицо было идеально красиво, заостренно, с немного резкими чертами, подчеркивающими идеальную отточенность его форм. Прямой ровный нос, скулы, аристократическая худоба. Плечи, острые кости которых торчали, немного вылезая из-под черного топа, говорили о ее не низком росте и стройной худощавой фигуре. Ее тела не было видно, но по ключицам было понятно, что талия ее стройна и узка, а бедра сочетаются с ее телом в идеальной фантасмагоричной пропорции, сводящей тебя с ума. Голубые глаза дополняли этот образ, божественно сочетаясь с цветом ее волос. Это был его идеал, если не идеал каждого. Кто была Мона Лиза в сравнении с ней? Лишь широколобая уродина, скупящаяся на улыбку гению.
