– Какая страшная математика, – сказал Евгеньич, присоединяя новый магазин к автомату и передергивая затвор. – Никогда не слышал ни о какой урукской децимации.
Он со своими бродягами уже, оказывается, проводил зачистку помещений. Мероприятие им было хорошо знакомо, разве что вместо хтонических чудищ противниками выступали ермоловские темные паскуды.
– Держи негатор, – протянул я ему золотой шарик и подумал, что с дурной привычкой размышлять вслух нужно завязывать как можно скорее.
– Спасибо, пригодится. Второй шарик угробил? Эх, Перепелка разозлится… А что с теми четверыми мразями делать будем? Ну, если они действительно сдадутся? – Мужчина смотрел на меня испытующе.
– Сделаю каждому татуировку члена на лбу и отпущу обратно к их ублюдочным хозяевам, чтобы и пердануть в сторону Маяка боялись, – категорично заявил я.
– Хо-хо! – Щербатый тоже был уже тут, в окружении своих зеленокожих прихлебателей. – Мне нравится!
– Но это объявление войны, – резонно заметил рассудительный Евгеньич. А потом запустил пятерню в свою густую шевелюру и задумчиво проговорил: – Но они первые начали, верно?
– Мы сдаемся! Но нас семеро! – снова закричали из глубины заводских помещений.
– Децимация, значит? – Сталкер пожал плечами. – Ну пусть будет децимация. Первых четверых пакуем, остальных я пристрелю. А! Еще одного нужно Вере Павловне оставить.
– А можно… – Щербатый кровожадно переглянулся со своими снага.
– Можно, – сказал Евгеньич. – После того, что они тут сотворили – можно.
И мне как-то не хотелось с ним спорить.
Глава 6. Инструктор по фитнесу
Сан-себастьянский полицмейстер полчаса материл Перепелку последними словами, а потом сорвал с него погоны и отобрал полицейский значок. Киборг стоял как оплеванный, но кибернетический монокль старого вояки яростно сверкал, говоря о тяжелой внутренней борьбе, которая происходила в душе вахмистра, а еще – о том, что его аугментированные органы теперь работают.
– …шомполами запорю! – закончил полицмейстер, и его брыли прекратили трястись. – До конца жизни расплачиваться будешь у меня!
Вообще, глава местных стражей порядка оказался на редкость неприятным типом: толстый, краснорожий, пуговицы мундира едва-едва держались на объемном пузе, штаны с лампасами, казалось, порвутся на массивной заднице. Бакенбарды у полицмейстера были потные, а фуражка напоминала авианосец – огромная, с охренительным трамплином. Я чувствовал: еще немного, и Перепелка его убьет. А потому во избежание такого досадного развития ситуации подошел к этой парочке, перешагивая через уложенные ровными рядами трупы темных, и спросил нараспев, вспоминая одного опального земного певца с сомнительной общественно-политической позицией:
– Сколько денег? – И проникновенно посмотрел в глаза большому чину.
– А? А ты что за образина, мать твою? – удивился полицмейстер.
– Сколько денег нужно тебе, чтобы стать счастливым? Сколько? – поинтересовался я.
– Два негатора, – мрачно проговорил Перепелка. – Пятьдесят тысяч! Бабай, не лезь. Это мое дело.
– Ошибаешься, Кузьма Демьяныч. Это НАШЕ дело. Очень хорошее дело, и сделали мы его вместе, и отвечать за него тоже будем вместе! – Я хлопнул вахмистра по плечу, тому, которое состояло из мяса и костей и не было покрыто хромом.
– Вы как себя ведете, когда разговариваете в присутствии муниципального полиц-мей-сте-ра?! – Кажется, если бы начальник полиции надулся еще немного, то его бы на хрен разорвало.
