По крайней мере, всякий раз общаясь с мамонтом, я начинал натурально радоваться, как крупно мне повезло с попаданием. Урук – это вам не удав и не хоботное млекопитающее! Я тут к гормональному балансу и другому центру тяжести едва-едва привык, и к реакции публики на мою кожу, рожу и харизму. А он – вон, ушами размахивает… А Полозу каково? Страшно подумать: жил-был доктор наук в своем НИИ, опыты там ставил, статьи научные писал, лаборанток за попы щипал, а потом – вуаля! Ни рук, ни ног, только башка и хвост охренительной длины! Как только не сбрендил? Хотя научные работники – они и так. с присвистом. Даже гуманитарии. Чего ж о технарях и прочих математиках говорить? Они по определению сдвинутые, если врубаются, на кой хрен человеку нужен арксинус и факториал!
Вдруг меня осенило:
– Слушай, если Помаз-Удовинский – это Полоз, похожий на удава, а Сева Потанин…
– Всеволод Кимович, на секундочку! – возмутился мамонт и сунул хобот в мешок с рафинадом. – Я всяко постарше тебя буду, шкет! Сева – это для особенно близких друзей и для сильно любимых женщин. На брудершафт мы с тобой не пили, и на женщину ты только волосьями своими похож, так что имей уважение!
– …Сева Потанин – Слонопотам, – проигнорировал его пассаж я. – То Ленечка Попугин – кто?
– Грифон, ясен хрен. Не попугай же! У него башка птичья, хрен разберет чья, а жопа – львиная. Весит сейчас тонну примерно, настоящая машина для убийства, хотя по жизни добрейший был человек. Вот Марта Крышкина, аспирантка – той да, то не повезло. Мартышка как есть! Хотя по жизни – стерлядь! Короче, не удался эксперимент, сам понимаешь. Нехрен было мультики во время опыта в лаборатории смотреть! – он оживленно грыз сахар. – Так че, ты в Инферно сгоняешь? Надо Лёнечку оттуда доставать.
– Йа-а-а? – кажется, вместо гроула у меня прорезался фальцет. – Какое, нахрен, Инферно? Это даже звучит скверно! Я и представить себе не могу мотивацию, которая могла бы заставить меня…
– Союз. С нами тремя. В смысле – со мной, Полозом и Лёнечкой. Мартышку звать не будем, она дурная и вообще – в черепушке у нее насрато.
– Та-а-ак? – это и вправду было интересно.
Привлечь на свою сторону две такие боевые единицы, как произвольных размеров змеюка, для которой нет проблем ползать в гранитной толще, и самый потрясающий боец ближнего боя из всех мной встреченных в обеих жизнях – это при моей беспокойной жизни казалось заманчивым. А если Грифон – это настоящий грифон, а не какая-нибудь кура ощипанная, и возможности его с двумя товарищами по несчастью сопоставимы, так оно, может, и в Инферно сбегать – не такая и дурацкая идея…
Нахрена? Во имя Орды, конечно же. Но и ситуация таким образом складывается, что на шкуру одного орочьего ублюдочка слишком много желающих. И ультима рацио в виде шерстяной тяжкой жопы, которая может сесть на кого угодно, не взирая на ранги и титулы, это – неплохой аргумент…
– А где это ваше Инферно? – поинтересовался я.
– Так это! – Слонопотам с сожалением потряс мешок, в котором не осталось ни куска рафинаду. – Паннонская Хтонь! Это европейцы так ее называют. Ну, как Сан-Себастьянскую – Маяком, Среднесибирскую – Васюганом, а Круберовскую – Вороньей.
– А! Ну, это недалеко, – призадумался я. – Почему Паннонская Хтонь называется Инферно, можно не спрашивать?
– Не спрашивай. Ежу понятно, что там ацкий жупел! – помахал хоботом мамонт. – Ты там, это… Подумай, как туда добраться сможешь. А найти Грифона – найдешь, это я тебе гарантирую. Так же, как меня нашел, Полоза и этого… Тиля, который песни хорошие поет. Мы притягиваемся друг к другу. Мы чужие и там, и тут, и наши вибрации совпадают, оттого и притягиваются!
