– Да тут все на материк! – миролюбиво заметил младший небритый. И потребовал: – Покажь ладошку!
Сказкин оглянулся и стал прятать руку в несуществующий карман:
– Болен я. На лечение еду.
Очередь зашумела.
Народ на островах справедливый, но жалостливый и отходчивый. В сложном климате люди стараются не ожесточаться.
– Прижало, видимо, мужика…
– И не говори! Даже глаза ввалились…
– И трясет мужика… Я тоже бывал больным…
– Слаб, организм слаб…
Кто-то даже поинтересовался:
– А доживет он до борта?
Почувствовав сочувствие очереди, Серп Иванович осмелел. Одним движением освободившись от небритых, он из правого, существующего кармана вынул паспорт и деньги и сунул все это в окошечко кассы, как в банк.
Окошечко кассы действительно было такое крошечное и глубокое, что ходил слух – все это неспроста. Кассирша, говорили, из бывших отчаянных одиночек-охотниц на медведя. Было, говорили, недовольная медведица порвала охотнице щеку, вот и работает теперь эта кассирша только за такими крошечными и глубокими окошками.
– Справку! – донесся из глубины окошечка свирепый низкий голос охотницы.
Серп Иванович снова полез рукой в правый, существующий карман, а самые сердобольные уже передавали шепотом по цепочке:
– Если он в Ригу, могу адресок дать… Живет в Риге одна вдова…
– Если он не попадет сегодня на борт, пусть топает в пятый барак… Подлечим…
Но доброжелательные шепотки были оборваны свирепым рывком невидимой охотницы-кассирши:
– Ты что мне даешь? Ты что даешь мне?!
– Не мучай человека, выписывай, паскуда, билет! – возмутилась очередь. Особенно сильно шумели те, кто все равно уже давно не надеялся улететь первым бортом. – Выписывай! Развела, понимаешь, контору! Сразу видно, организм не из крепких, надо ж ему помочь!
Старший небритый даже перегнулся через плечо Сказкина.
– Тут по-иностранному, – сообщил он.
– По-иностранному? – загудела очередь. – Раз по-иностранному, значит, серьезная болезнь! Такая серьезная, что не говорят человеку, скрывают, значит! Будь чепуха, так и написали бы – тиф там какой-нибудь или ОРЗ. У нас попусту не пугают.
– Чего, чего? – прислушалась опытная, много чего видавшая очередь к старшему небритому. – «Мозжечковый»? Это у него, наверное, что-то с головой… «Тремор»?.. Это у него, наверное, что-то с руками…
Но старший небритый уже все понял и рванул на груди тельняшку:
– Братишки! Да это же богодул!
– А-а-а, богодул! – мгновенно разочаровалась очередь. – Лечиться решил? Тоже нам – инвалид-герой! Второй по величине, третий по значению!
В одно мгновение Сказкин, как кукла, был переброшен в самый хвост очереди.
Два дня подряд южные острова были открыты для всех рейсов.
Пассажиров как ветром сдуло, даже кассирша-охотница уехала в Южно-Курильск, вот почему меня, одинокого и неприкаянного, как Вселенная, чрезвычайно заинтересовал грай ворон, клубившихся над дренажной канавой, прихотливо тянущейся от бараков к кассе.
Я подошел.
По дну канавы, выкидывая перед собой то правую, то левую руку, терпеливо по-пластунски полз Серп Иванович Сказкин. Пыльного пиджачка на нем не было, но лампасы на штанах еще не стерлись.
– На материк? – спросил я сверху.
Сказкин, не поднимая головы, кивнул.
– Лечиться? Сказкин снова кивнул. Полз он, конечно, к кассе.
Вконец запуганный, вконец замученный бормотухой, он хотел миновать уже несуществующую очередь.
Целеустремленность Серпа Ивановича мне понравилась.
