Избитого, изувеченного маркиза де Лонэ и его помощника де Лома с позором вели по городу, били и оскорбляли так, что они сами умоляли о смерти. Не выдержав, маркиз ударил кого-то в низ живота, желая этим спровоцировать расправу и положить конец своим мучениям. В мгновение ока де Лонэ был пронзен штыками и утоплен в ручье. Человека, которого он ударил, пригласили докончить казнь. Им оказался какой-то безработный повар, посчитавший, что, если уж такое требование выражается всеми, значит, оно «патриотично». Сабля рубила плохо, поэтому повар достал короткий нож, бывший всегда при нем, и, по локти в крови, с поварским умением резать говядину, отделил голову де Лонэ от тела. Окровавленная голова тут же была водружена на пику. Перед статуей Анри IV палачи дважды опускали ее, весело выкрикивая: «Кланяйся своему хозяину!»
Преследования продолжались. Явившись к Ратуше, толпа расправилась с мэром Парижа, господином де Флесселем, обвиняя его в измене – обвинение более чем вздорное! – и крича, что он будто бы переписывался с маркизом де Лонэ, желая погубить патриотов. Все эти сведения не подвергались проверке, любой выдумке верили, а где вера – там обвинение, где обвинение – там смерть. Голова Флесселя мигом оказалась на пике. Принц де Монбарей, случайно проезжавший рядом, – он, кстати, являлся либералом и вольтерьянцем по убеждениям, – чудом вырвался из рук палачей и чудом не был разорван в клочки. После этого каждого приличного и хорошо одетого человека останавливали и спрашивали имя. Опьяневшие от крови патриоты составляли списки приговоренных и назначали награду за их головы.
Генерал де Лафайет вроде бы был любимцем толпы, но не имел над ней никакой власти. Он не смог спасти де Лонэ и Флесселя и получил возможность очень ясно ощутить свое бессилие и изменчивость привязанностей черни. Герой двух миров мог сравнивать революцию в США, которую видел собственными глазами, и революцию во Франции, которой сам способствовал.
Но это была не революция, а разрушение.
7
В ночь с 16 на 17 июля 1789 года я проснулась оттого, что ощутила чье-то присутствие рядом с собой. Кто-то осторожно присел на моей постели. Я открыла глаза и поспешно зажгла ночник.
– Вы?
Это был мой отец – постаревший, усталый, с синевой под глазами и резкими морщинами на лбу. Я была неприятно поражена его появлением. Во-первых, как он узнал о существовании этого домика? Во-вторых, я не видела отца уже очень долгое время и не очень-то этим терзалась. Отношения между нами были очень натянутые.
– Чем обязана? Разве вы не на службе?
– Сюзанна, случилось нечто такое, из-за чего я должен был приехать.
Его голос прозвучал очень серьезно и жестко. Я насторожилась, зная, что мой отец не склонен к преувеличенным чувствам. Стало быть, есть важная причина для его приезда?
– Сюзанна, я бы хотел знать, что вы думаете по поводу того, что происходит в Париже и во Франции.
– Зачем это вам?
– Ответьте на мой вопрос. Что вы думаете о взятии Бастилии?
Я села на постели, отбросила упавшие на лицо волосы.
– Что же я могу думать? Я аристократка, меня возмущает бездействие короля… Я знаю, что моя жизнь в опасности, что за мою голову назначают награду. Да разве можно иначе относиться к этому бунту? Я – принцесса, милостивый государь.
– Рад это слышать. Зная о вашей связи с адмиралом де Колонном, можно было опасаться, что он склонит вас на свою сторону.
