– Вас не пустят, как не пустили в Заветном лесу.
– Пока не пустили.
– Гепестов там нет.
– Могут быть.
– Почему ты так боишься шункетов?
– Если шункеты, опасаясь достижений своих антиподов, двинутся в нашу сторону, никому не поздоровится. И в первую очередь Союзу колыбелей и твоей родимой Земле.
– Это только если обнаружится, что именно на планетах Союза прячутся их антиподы.
– Не «только если». Шункетам легче не разбираться и искать по сотням тысяч планет, а уничтожить всех заподозренных. У моей Империи всего несколько сотен боевых крейсеров, линкоров и платформ, а у шункетов ― армады, каждая в сто тысяч кораблей с неизвестным вооружением. Я этого ничего не знал, когда начинал захват Колыбелей. Теперь, чтобы выжить, мне нужен союз или хотя бы нейтралитет с шункетами. Моя Империя должна доказать, что может быть союзником, а не досадной помехой.
– Ты продаёшь им мервуд?
– Только что начал отгружать. Первые четыре транспорта ушли, но…
– Что?
– Твои партизаны один оплаченный шункетами транспорт отбили и угнали неизвестно куда. Это почти катастрофа! Как я оправдаюсь?! Теперь и у меронийцев есть листовой мервуд…
– У них нет технологий.
– Нет. Но давно бы уж могли появиться, догадайся Дерби привлечь инженеров с Олары.
– Команду Дергана?
– Да. Единственную состоятельную команду инженеров в Союзе.
– На Земле инженеры не хуже найдутся.
– Пожалуй…
– Недальновидность хранителей Мероны меня всегда удивляла…
У Тимберлитты сильно забилось сердце, и она не смогла сдержать торжествующей улыбки: всё-таки она пока ещё больше женщина, чем магиня. Тимберлитта обняла ствол дуба, прижалась и вдруг явственно услышал звук звёздного ветра. Такой слабый и родной. Но… этот звук натурный или постановочный? Вот что теперь её волновало больше всего. Как узнать? Через окно к звёздному ветру она могла бы набраться магических сил!
– Ну, «мои партизаны» ― громко сказано, ― резко отстранившись от дерева, сказала Тимберлитта. ― На Земле любая большая война не обходится без партизан.
– Вот именно: «на Земле». Я знаю от пленных: это ты надоумила Дерби и Совет старейшин отдать последние меронийские истребители своим сторонникам и воздыхателям, и они заделались партизанами.
– И я оказалась права. Партизаны действуют не по Кодексу, найди-ка, Углас, у них слабину. Партизанская армия, я уверена, растёт.
– Растёт. У них новый боевой клич: «Тимба!»
– «Тимба»?!
– «Мы или другие!» уже не кричат: теперь их знамя ― ты.
– Не я ― мой детский образ. Они хотят меня защитить. Как это всё по-земному… Они даже не знают: жива ли я.
– Не знают. Летают на стареньких самоварах, но в прямых боестолкновениях мы им часто проигрываем. Я оголил фронт на Оларе, потому что весь воздушный флот пришлось бросить на борьбу с партизанами. Я не могу позволить себе нести такие потери. Мои солдаты и офицеры тебя ненавидят. К тебе уже трижды подсылали ликвидаторов, но моя охрана их обезвредила. Одна ты можешь угомонить партизан.
– Я, пленница, угомонить своих последователей и поклонников?! Которые с моим именем на устах умирают?! Ты по-прежнему не понимаешь людей. У меня нет мотива.
– Есть мотив: я верну тебе дочь!
Тимберлитта замерла. Мысли взвились и роями понеслись, не предлагая решений. Главное: её дочка жива! Жива! Сколько ей земных лет? Какова плата за её возвращение? Да и можно ли назвать это возвращением? Или Машу тоже похитили?
– В условиях войны такая сделка выходит вполне земной, ― полусказал-полуспросил Углас.
