Юноша обмакнул резаный пласт в намазку и опустил в рот. Что-то зажгло, защипало, по глотке в желудок спустился огненный комок. Прошибло слезу, во рту бушевал горящий вихрь.
– Вот, вот, – купец загоготал, – мясо то как мясо, но приправа!
После отдыха Тангир повел их в арсенал. Авенир рассматривал ножи ручной работы, кистени, палицы, сабли, щиты и копья. Марх тоже смотрел, иногда брал вещицу, примерял к руке.
– Это еще что, – возбужденно, почти шепотом, выпалил хозяин – есть у меня ятаганчик, мастера долго выделывали. Материал искал больше года, стран поисколесил…
Тангир подвел гостей к комнатке, достал ключ, открыл потайной замок. Дверь, скрипнув, отворилась. На кедровой подставке красовался ятаган. Черное лезвие переливалось на вечернем багряном солнце. На клинке поблескивала гравировка. Рукоять обмотана телячьей кожей, в бронзовое навершье вставлен красный камень.
– Вот, эту сталь я нашел на драконьих островах, в дымящей горе. Путь к нему мне указала падающая звезда. Кузнецы месяц приноравливались к металлу, ковали, закаляли, точили. А камень – это рубин, колдуну тому отдал несколько повозок золота, разорился. Старик тот сказал, что булыжник обладает магической силой, но он не смог ее раскрыть.
– Позволишь?
Марх смотрел не отрываясь, будто зачарованный изучал каждую деталь, каждую ямочку и каннелюрку.
– Только для тебя.
Тарсянин взял, взвесил, пощупал лезвие большим пальцем. Медленно, нехотя, отдал купцу.
– Да, вещь дельная. Забери, а то приберу к рукам, не заметишь.
Тангир улыбнулся.
– Я бы на твоем месте тоже не отдал. Этот ятаганчик – как часть меня. Каждый вечер деревяшки рублю, чтобы руки не отвыкали. Оставайтесь погостить недельку. Простолюдины пускают слухи об одержимом, я им не сильно верю – но через день полнолуние, лучше вам скрыться у меня. Мало ли, в пути какая тварь приметит, или навья пристанет. Моя крепость надежна, а стали – на всех перевертов хватит.
– Спасибо, друг. Остались бы, но долг зовет, с цирком уговор. До следующего вечера погостим, а под полнолуние отправимся. По пути храм, там схоронимся – на святую землю нечисть не позарится.
– Это да, конечно.
Голос купца звучал серьезно, немного отстраненно:
– Но, все ж, жрец не укрылся.
Паж провел гостей в просторную комнату. По углам стояли не топчаны – кровати, устланы перинами с шелковыми, набитыми гусиным пухом, подушками. Через разноцветную слюду солнце рисовало на стене сложный мозаичный узор. Пахло выпечкой и корицей. На столе возвышался графин с чистой водой, поблескивали два хрустальных бокала.
– Дорвался Тангир до богатства, – проворчал тарсянин, – даже в Глинтлейском дворце таких убранств нет.
Одеяла с подушками из уважения другу сложили в угол (так бы выкинули к чертям – не привычны пуховые покои), разместились на оголенных дубовых полках.
Утром Авенир долго приходил в себя – голова налита свинцом, в глазах песок, руки-ноги ватные. Всю ночь не мог уснуть – Марх ворочался и стонал, видать снилась битва, или тварь, которая ему спину подрала в лохмотья. Ладно бы в карауле стоять, дежурстве, или блиц-атаку отрабатывать – нормально, но вот когда только и делаешь, что ничего не делаешь…
На улице тепло и светло – вот только тишина усилилась, какая-то необычная, мертвая. Животных оставили в хлеву, так сподручнее – на одну заботу меньше.
– Разделимся, – путники подошли к центральной площади и сабельщик предложил погулять поодиночке – Встретимся вечером, пойдем на последний ночлег. Ну, в смысле, в этом городе.
