– Дуз, Флейж и Ких – на вахте, остальные – со мной!
Застегивая скафандр, Асмур обернулся на седого крэга – тот тяжело поднялся с прозрачного пола и взлетел на пульт огневой защиты, примостившись на каком-то верньере. Глаза закрыты пленкой, крылья обвисли… Словно не для него затеяна вся эта кутерьма.
Командор прошел через каюту Гэля и первым выпрыгнул на прогретую близким солнцем землю. Следом вывалилась шестерка дружинников. Некоторое время все стояли, настороженно озираясь и прислушиваясь. Место это было хорошо тем, что сюда не подберешься незамеченным: до леса никак не меньше ста километров по гладкой, как лысина, пустыне.
Но ведь кто-то мог притаиться и здесь, в серых конусах. Вблизи их уже трудно было спутать со скалами или просто камнями – это были пирамиды, сложенные из плоских кирпичей, высотой в три-четыре человеческих роста, определенно рукотворные, о чем говорили узкие оконца, прорезавшие глухие серые стены почти у самой вершины, – бойницы, да и только.
Разведчики, не теряя друг друга из виду, осторожно обошли все полтора десятка маленьких пирамид. Ни малейших проявлений жизни, не говоря уже о разуме. Ни змей, ни даже насекомых. Омертвление, длящееся веками.
– Гэль, загляни внутрь этого конуса, – распорядился командор. – В случае опасности отступай сразу на корабль.
Неровность кладки позволила юноше в одно мгновение очутиться наверху – природная ловкость компенсировала неудобства скафандра. Направив узкий луч фонарика в щербатое отверстие, Гаррэль заглянул внутрь строения и разочарованно покачал головой:
– Пусто! Помещение небольшое, всюду только пыль. Следовало ожидать. Если это захоронения, то они много веков назад разграблены. А затем бесследно исчезли потомки как тех, кто здесь покоился, так и тех, кто их грабил.
– Загляни в другую!
И снова Гэль, проворный, как белочка, вскарабкался по наружной стене и прижался синеватой поверхностью скафандра к щели:
– Никого, командор.
– Влезь-ка на самую большую.
Через несколько секунд он был и там. Вспышка фонарика…
– Командор!
Древняя кладка крошилась под тяжелым сапогом, и тем не менее Асмур очутился наверху едва ли не быстрее, чем его юный дружинник. Тот посторонился, давая ему место у оконной щели. Луч фонарика скользнул по стене, пробежал по полу…
Внизу были кости. Вне всякого сомнения – человеческие. Конусообразное помещение было завалено ими, словно людей сюда набили, как патронов в обойму. Кстати, входа нигде не было видно, – вероятно, укрывшиеся здесь замуровались изнутри. А на стенах… Асмур провел лучом по стене, и ему, прославленному бойцу, стало не по себе.
Набросанные углем контуры были смазаны и недорисованы, но художник, потративший последние минуты своей жизни на то, чтобы оставить после себя разгадку происшедшей трагедии, и не мог тратить время на детали. Главное – смысл происходящего, а он стал ясен после нескольких секунд знакомства с этими зловещими фресками. Оскаленная длинная морда с клыками гиены и лошадиной гривой… Нет, это был нарисован не конь – кентавр! Вот он разбивает копытом голову лежащего у его ног старца. Это преувеличение, мозг не может выбрызгиваться таким фонтаном, но это – символ бесчеловечности, перед которой разум бессилен. Или вот – кентавр держит в зубах новорожденного ребенка, готовый швырнуть его в горящую хижину… Кентавр на полном скаку, волочащий за волосы женщину… Древние боги, совсем джасперянка! И еще – два вздыбленных чудовища раздирают человека надвое. И кровь, кровь, кровь…
