– Ну, ещё увидимся, – пытаюсь первой закончить беседу.
Итальянец о чём-то сосредоточенно думает пару секунд и произносит:
– Слушай, мне надо пообщаться кое с кем здесь, а потом мы можем пойти посидеть в баре.
– Я не собиралась долго задерживаться на выставке.
– Это не займёт много времени. Дай мне двадцать минут. Потом я найду тебя, и вместе уйдём отсюда.
– Хорошо.
Джеймс мной бы гордился. Кстати, а где он? Оглядываюсь в поисках мужчины.
– Какой глубокий синий! Восхитительная палитра! Не правда ли? – обращаюсь к англичанину, который стоит у полотна с ужасными грязными кляксами.
– Отойди от меня, - сквозь зубы цедит Джеймс.
– Какая игра света и тени! Это так тонко! Не находите? – продолжаю драконить мужчину.
– Я выпорю тебя, – еле слышно шепчет англичанин.
– Может именно этого и добивался художник? – нагло улыбаюсь. - В картине столько экспрессии. Силы. Животного реализма.
Забавно видеть, как Джеймс сердится, но ничего не может сделать.
– Думаю, художник пытался передать нам своё негодование происходящим, - подхватывает мою игру англичанин.
От продолжения пикировки нас спасает французская чета, которая останавливается рядом. Перехожу к другому экспонату. Джеймс быстро смешивается с гостями.
– А, вот ты где! – ко мне подходит Марчелло. – Ну что? Уходим?
– Хорошо.
Уже на выходе из выставочного зала я оборачиваюсь и выразительно смотрю на Джеймса. Тот провожает меня и Марчелло бесстрастным взглядом.
– Я так рад, что мы снова встретились, - говорит итальянец, едва за нами закрываются двери Палаццо Грасси.
– Да, это очень мило, - пытаюсь поддержать светскую беседу, а у самой в душе всё переворачивается.
Марчелло спрашивает о том, давно ли я в городе и нравится ли мне гостиница. Я благодарна ему за вежливый трёп. Мы заходим в небольшой бар. Посетителей в этот час достаточно, что тоже хорошо. Не нужна мне интимная обстановка. Я в Венеции по делу, а не для романтичных посиделок с бывшим любовником.
Точно знаю, что будет заказывать итальянец: лакричный ликер. Архитектор всегда его пил. Помню, как впервые попробовала это зелье и чуть не выплюнула обратно. Настолько гадким показался вкус. Но постепенно Марчелло приучил меня к нему. Как и ко многим другим вещам. В памяти огненными всполохами проносятся картины нашего секса. Итальянец был отменным любовником: страстным, в меру жёстким, всегда готовым. Щипаю себя за запястье, чтобы отогнать будоражащие образы.
– Два лакричных ликёра, - говорит мужчина бармену.
Подавляю улыбку.
– Как ты жила всё это время без меня? – спрашивает Марчелло.
– Нормально.
– И совсем не скучала?
Пожимаю плечами.
– Я вот очень скучал.
– А как твоя жизнь? Что нового? – меняю тему.
– Да всё по-прежнему. Джованни поступил в университет в Лондоне, но я, кажется, тебе об этом писал. А так, работа, работа, работа…
– Всё также мотаешься в Болонью?
– И в Болонью, и в Рим. Да много куда. В Венеции строить нечего, ты же знаешь. Если только реставрировать. Как у твоей сестры дела? Как мама?
– Всё хорошо. Племянники растут.
– Ну а ты? Не надумала завести детей?
– Чтобы их завести, для начала нужно найти подходящего папу, - смеюсь я.
– Ну, с этим-то проблемы нет, полагаю. Такая красивая девушка, как ты, легко может заполучить любого мужчину.
– Ну вот тебя мне не удалось заполучить.
– Как это? Я весь твой, Тезоро (ит. ласковое обращение «дорогой/-ая») . Всегда был и всегда буду. Знаешь, я так и не смог тебя забыть, - Марчелло берёт меня за руку.
