Вера без любви - страница 5

– Красива-то ладно, разных видели. Но знаешь, глаза у нее такие… честные. Сложно поверить, что она врет. И не может быть ангельского лица у той, что дьяволу отдалась добровольно.

– Неужто думаешь, оклеветали ее? Пусть так даже, но слова ее про святейших – ересь чистой воды. Ты сам говорил, ужас просто, душа не выдерживает. А вот если бы была умницей, покаялась перед отцами святыми на заседании, глядишь, и сняли бы с нее обвинения в ворожбе.

– Да что ты, Марта. Такие дела назад не воротишь.

Марта бросила стирку и стала стряхивать с рук белесую пену.

– Маленький ты был, не помнишь… Был случай, когда по решению отца Араносо оправдали колдунью. Ну да не колдуньей она оказалась, подружки на нее наговорили. Мол, купец заезжий к ней свататься стал, не взглянул на ее положение. А красивая была девушка! Вот как ты говоришь, лик ангельский. Но не личико ее оправдало, а то, что все обвинения отрицала. Долго процесс длился, помню, всю весну и все лето она в камере провела. Ее почти что приговорили к казни, да тут к отцу Араносо пришла одна из ее подруг. Плакала, на коленях стояла. Призналась в клевете. Стало быть, отпустили девицу. Да только ни красоты уже не осталось у нее, ни нрава веселого. Говорят, умерла к первым холодам. Люди не поверили, что не колдунья она, сторонились. И жених бросил.

Я слушал Марту, но ее слова гудели словно издалека. Значит, и эта девушка безобразной станет. Не останется той красоты, которой я сейчас оправдываю ее. Не останется у меня поводов думать, что она невиновна. Слишком молод я и глуп, чтобы быть секретарем отца Араносо – столько дел для него переписал, столько книг прочитал, а все равно повелся на женскую прелесть.

***

Вторник подарил мне возможность поговорить с братом, но Филипп упорно отказывался обсуждать со мной свои дела. На вопрос, не приезжали ли к нам гости, он насторожился и ощерился, будто дикий зверек.

– Не твоего ума дела! Раз отец Араносо не рассказал о визитерах, значит, и знать тебе нечего! Ступай, у тебя поручения есть!

Я не стал напоминать про его обещание помочь, да и когда уже? Первая половина дня куда лучше подходит для визита в тюрьму, я смогу хоть что-то разобрать из своих же записей в той полутьме, что царит в камере. Надо торопиться.

И все же на брата я злился. Какими бы ни были его дела, он мог рассказать мне. Мы всегда делились друг с другом.

Настроение стало из рук вон плохим. Как назло, погода решила вспомнить, что в конце марта пока порадовать добрых христиан теплом, и солнце светило вовсю на чистом голубом небе. Под яркими лучами преображалась влажная земля, стирая с себя зимнюю серость. Кое-где проклевывались острые зеленые травинки, в воздухе пахло корой – значит, деревья просыпаются.

Сегодня тюремные казематы не казались такими удручающими. Даже островки мха, свидетельствующие о вечной сырости на стенах камер, выглядели нарядными. Длинные коридоры подземелий посветлели, а камера моей заключенной больше не казалась темной. Из полукруглого окошка под потолком лились потоки чистого золота. В них пленница стала выглядеть еще более очаровательно, но в этот раз я был готов к этому и не замечал ни единой прекрасной черты. За пазухой притаился пузырек со святой водой, которую я набрал после воскресной службы, а кресло с широкими подлокотниками, которое внесли в камеру, было сродни мощной крепостной стене – в этот раз ведьме до меня не добраться.