– И вот, – зловещим голосом говорила Алена, делая большие глаза, – с жутким скрипом открывается дверь…
Дверь действительно начала открываться с жутким скрипом. «А-а-а!»
Люба проснулась в соседней комнате. Путаясь в рукавах халата, столкнулась в дверях с остолбеневшей фигурой. Щелкнула выключателем. Визг тотчас прекратился, будто радио выключили. На пороге стоял Таракан без очков и беспомощно щурил глаза.
– Я проверить пришел – спят, не спят… Завтра же вставать рано.
Еле успокоили детей, развели по комнатам и успокоились сами.
– Так классно было, а этот приперся, – шипела Леночка. – Таракан несчастный!
Не успели, кажется, уснуть, как…
– Подъе-е-м!
– О! Опять он! – ребята роняли на подушки головы.
Утро было прохладным, ноги холодила бисерная роса. Злые, невыспавшиеся, несколько человек с белыми усами из зубной пасты побежали за Серафимом, стряхивая дрему.
Рассвет подкрасил облака, и они вдруг стали цвета апельсинового мороженого. Воздух понемногу теплел, на чал поглаживать макушки солнечной ладонью. Вожатый сбросил футболку, обнажилась худая спина – пособие по анатомии.
– Гимнастика! Руки за голову, поворот влево… Раз-два, раз-два!
– У-у, Таракан! – Леночка в бессильной злобе поворачивалась влево-вправо резче, чем нужно.
В тот день ходили в горы. Преодолевая крутой подъем, ползли из последних сил, змейкой рассыпавшись по горе. Серафим несколько раз без видимых усилий поднимался и спускался обратно, легкий, как кузнечик… То есть другое насекомое. Подгонял отстающих, помогал уставшим нести поклажу.
– Песню запевай!
Люди идут по свету, Им, вроде, немного надо…
– Еще и петь ему! – возмущались девочки. Его песню к тому же никто не знал.
Люба сначала слабенько подхватила, потом замолчала – начала задыхаться.
– Это же гимн всех геологов и альпинистов!
А не знаете, так предлагайте другое.
Нас не догонят…
– Давайте! – обрадовался он и завыл:
Нас не догонят, нас не догоня-я-ат!
Еле догнав Таракана на вершине, распластались на белых облаках цветов.
– Не спим, не спим! Разминаемся!
– Да чтоб он… – ругались в сторону.
Взметнулся оранжевыми искрами костерок. Вожатый проникновенно пел свой альпинистский гимн, и его невольно слушали. Песня, если честно, была ничего так. Понравилась.
– А вы что станете петь, когда постареете, как я? «Нас не догонят?»
Ребята повалились в траву от смеха: Серафиму едва ли минуло двадцать.
– Мне его голос в кошмарах будет дома сниться, – закатывала глаза Леночка. – Таракан несчастный!
…К концу сезона все до отвала наелись черешней, накупались, назагорались. Люба привыкла к «коллеге», даже подружилась с ним и не могла понять, почему дети его так не любят. Может, потому, что он все не мог определить, строгим ему быть с ними или на короткой ноге? Впрочем, мальчишки относились к вожатому относительно лояльно. Вот девочки просто терпеть не могли «Таракана несчастного» и с возрастающей женственностью, в которой стервозности хоть отбавляй, оттачивали на нем свои острые язычки.
Он обижался почти до слез. Срывался, кричал… и снова попадал под обстрел слов и взглядов. Был незло памятен, и злыдни этим пользовались.
Ребята соскучились по дому. Кто-то уже потихоньку паковал чемоданы с коллекциями камней и морскими звездами. Утренний подъем перестал раздражать, большинство безмятежно давили храпака под надсадный тенорок вожатого. Он гневался, мог облить холодной водой из кружки даже девчонок.
