– Что ты говоришь? – обрадовано захлопала в ладоши приятельница. – Это значит…
– Это значит, что я приступаю к новой пьесе.
– Молодец, Верочка!
Они чокнулись, выпили еще вина. Мороженое уже подтаяло, но все равно было вкусным.
– А ты кому-нибудь показывала пьесы? – спросила Маша.
– Никому. Никто даже не знает. Только ты.
– А я – могила! – чиркнула себя ладонью по горлу подвыпившая женщина. – Но считаю, что ты не права. Пишешь, пишешь, а дальше никуда. Почему не покажешь хотя бы тому же Борису Львовичу. Он собаку съел в этом деле, может дельный совет дать.
– Ты права, только я боюсь.
– Чего?
– А вдруг плохо, Борис Львович правду не станет скрывать. А у меня руки опустятся, я-то себя знаю.
– Врешь ты все, Верочка, – Маша отставила вазочку с мороженым в сторону. – Ты сильная, хотя по виду и не скажешь. Если и покритикует Борис Львович твои пьесы, то это тебе на пользу пойдет. Но если бы спросили мое мнение, я бы ответила: исправлять нечего. Все просто отлично! Веришь мне?
– Верю, – просто ответила Вероника, – но все равно боюсь. Я про себя решила так: напишу три пьесы и двину в Москву или в Петербург. Может, пристрою в какой-нибудь театр.
– А почему не в наш? Твои же пьески шли с большим успехом.
– Какие же они мои?
– Знаю, знаю, были там авторы. Только сама признайся, что осталось от них после твоей переработки? Ни один из авторов своей пьесы не признает. И не мудрено – ты из дерьма конфетки сделала.
– Ой, Маша, не надо! А то загоржусь!
– И правильно, гордись. Скромность – удел посредственности, а ты у нас – талант!
…Третья пьеса была из жизни «новых русских», их старых жен и молодых любовниц.
– В ней, представляете, – рассказывала Вероника родителям, – была сцена, когда жена застает своего мужа бизнесмена в объятиях секретарши. Сцена классная получилась: с большим юмором, остроумная, динамичная. Если бы я знала тогда, что сама скоро стану участницей подобной сцены! Только в моем случае почему-то мне смешно не было. А вот секретарша вовсю потешалась!
Вероника рассказала родителям о том, как Костя пытался прикрыться куском полиэтилена.
Было уже заполночь. Утром и Альбине Петровне, и Андрею Викторовичу рано вставать на работу, но о сне они не думали. Какой тут сон, когда такое с Верочкой! Измена мужа – это, безусловно, семейная беда, но думалось сейчас не об этом. Надо же, их дочь пишет пьесы. Может, станет известным сценаристом, а там, глядишь, и на телевидение попадет.
– Может, еще чайку, горяченького? – предложила старшая Изверова.
– Давай, мать, – согласился Андрей Викторович.
Пока жена ставила на огонь чайник, он вытащил из шкафчика карамель, плетенку с печеньем, потом из холодильника достал сыр, сгущенку. Андрей Викторович не понимал, как можно пить пустой чай или с ложечкой варенья, как делали его женщины. Он любил основательное чаепитие: крепкая заварка, пара ложек сгущенного молока, печенье с маслом и ломтиком сыра. Вот это чай! А то придумали бултыхать одну воду.
Пока чай разливали по чашкам, и каждый выбирал, с чем он будет чаевничать, о Верочкиных пьесах не было сказано ни слова. А когда выпили по нескольку глоточков, оценили крепость и аромат заварки, то и разговор возобновился.
– Ты что же, – недоверчиво спросил Андрей Викторович, – написала три пьесы?
Вероника кивнула.
– Ну, а дальше? – Альбине Петровне не терпелось узнать о судьбе творений дочери.
– Полгода назад я послала по одной пьесе в разные театры. Ответа долго не было. Я уж совсем отчаялась, – Вероника замолчала, снова переживая то состояние, когда подходила и видела пустой почтовый ящик. – А сегодня я получила ответ сразу из двух театров. Представляете?! Они согласны сотрудничать со мной! Согласны познакомиться с другими моими пьесами!
