— Жених уже ждёт, идём, — сказала тётя с ободряющей улыбкой.
Жених! Тьфу!
Эрика зло усмехнулась, снова пощупала кинжал в рукаве и пошла за тётей.
Внизу, в большом холле, сегодня было светло и чисто. Убрали солому, подмели пол, зажгли камин и множество свечей, а посреди комнаты поставили стол и стулья. Подписание соглашения о помолвке и мирного договора пройдет здесь. Комнату украсили венками и гирляндами из бузины, рябины и остролиста, а на пол бросили мяту и цветы вереска. Мерцали свечи, и тонкий цветочный дух витал в воздухе, придавая всей церемонии необычную торжественность. Поодаль стояли тавиррские псы, слуги и дети Бригитты, но все молчали, в комнате было тихо.
И глядя на маленькую Марин, которая восхищённо рассматривала невесту, Эрика внезапно подумала — как много от неё зависит. И от этой бумаги на столе. Тётя права — худой мир лучше доброй войны. Ей нужно помнить о долге.
Она вздохнула, прошла вслед за тётей Бригиттой, придерживая рукой платье, подняла голову и… обожглась.
Викфорд Адемар стоял по другую сторону стола и смотрел на неё. И смотрел так, что ей показалось — пол под ногами сейчас вспыхнет. Смотрел, будто не узнавал, или узнавал заново. И взгляд этот был жгучим, острым, почти осязаемым. Он скользнул по лицу, по губам, по шее вниз, задержавшись на полуоткрытой груди, и ещё вниз — по узорному лифу платья, а потом снова вверх — к губам. И одного этого взгляда было достаточно, чтобы влепить ему ещё одну пощёчину. А то и две. Эрика вся вспыхнула от смущения и ожидала, что он сейчас усмехнётся или скажет колкость, но на его лице отразилось что-то странное, похожее на смесь удивления и досады. А ещё она заметила, как дрогнули его ноздри, будто втягивая какой-то аромат.
Что? Она уже не чумазая балеритская замухрышка?
Эрика вскинула голову и посмотрела на Викфорда дерзко. Она перенесёт все унижения, а потом убьёт его. А если не убьёт сегодня, то, когда станет королевой, ему первому велит отрубить голову. И она усмехнулась своим мыслям, понимая, что эта бумага на столе просто первая ступенька, на которой они сейчас стоят рядом, но после которой этот пёс останется внизу ожидать своей участи, а она пойдёт наверх, к трону, чтобы…
…чтобы?
Она потом решит, что ей со всем этим делать.
Викфорд заметил её торжествующую усмешку и усмехнулся в ответ недобро, словно угадал её тайные мысли. А если и угадал, то по его лицу было видно, что ему наплевать — он уже сделал неверную ставку в этой игре, но сожалеть об этом не собирался.
Хилет Тейн — королевский барристер — взял перо, свиток и начал монотонно зачитывать текст мирного договора, но Эрика почти ничего не слышала. Она смотрела на своего врага, а он на неё. Их взгляды сошлись в поединке, и, если бы не голос барристера, казалось, в комнате можно было услышать яростный звон мечей.
Эрика стояла по эту сторону стола, а по другую стоял Викфорд, слева и справа горели канделябры с дюжинами свечей, и между этими пятнами огня сияло ещё и третье невидимое пламя. Пламя их ненависти. Оно превращалось в алое золото и стекало прямо на стол, на эти бумаги и, наверное, ещё немного этого противостояния, и они бы вспыхнули.
Барристер откладывал один лист за другим, все вокруг торжественно молчали, глядя на изящные строчки и королевские вензеля, а сердце у Эрики выстукивало барабанную дробь. Ей казалось, что под кожей у неё прорастают огненные побеги, вьются по рукам, по телу, пробираются куда-то к сердцу, сжимая его в тиски, и оно от этого бьётся в агонии. Её словно жжёт изнутри от этого взгляда, которым смотрит на неё Викфорд, ей не хватает воздуха и кружится голова. В комнате стало невыносимо душно, и Эрика чувствовала, что ещё немного и она просто потеряет сознание.
