— Не знаю. И спросить не у кого, — пожал плечами Корин, — а словам местных я бы не стал доверять. Этот купчишка тут всем нравился… в отличие от нас. Или пошлют прямо в болото или сдадут нас его же головорезам, как только явится обиженный жених. Сам понимаешь, нас тут мало кто любит, а Эоган с гарнизоном далеко…
— А я, пожалуй, знаю, кто нам расскажет про дорогу… Седлайте лошадей, — Викфорд натянул куртку и быстрым шагом направился в комнату Эрики, бросив на ходу. — А всем скажи, что мы поехали на Эоган, что у нас есть дело к наместнику.
В любое другое время и в любом другом месте он не стал бы врываться в комнату к женщине, к даме, к девушке, просто к чужой невесте или жене, а уж тем более к невесте короля. Но сейчас было не то время и не то место. Если Корин прав, неизвестно кому этот купчишка мог разболтать обо всём, и уж точно Корин прав в том, что убираться надо быстро и незаметно. Ведь тех, кто не хотел бы перерезать горло тавиррским псам и прикопать их в лесочке, на три сотни квардов днём с огнём не сыщешь. А пять дюжин вооружённых людей — это серьёзно. И сидеть в осаде в этом замке, устраивать кровавую бойню и ждать подмоги из Эогана ему как-то совсем не хотелось. Он стукнул по двери костяшками пальцев и, не услышав возражений, стремительно вошёл в комнату и тут же пожалел о своей поспешности.
Эрика стояла боком напротив окна, удерживая руками волосы над головой и пытаясь соорудить причёску. И она была в одной рубашке, хоть и длинной, но такой тонкой и прозрачной, что вот так, против света, эта рубашка почти совсем ничего не скрывала.
И Викфорд замер на пороге как вкопанный, держа одной рукой дверь.
Эрика обернулась и воскликнула:
— Вы совсем ополоумели?!
Отпустила волосы, они рассыпались по плечам, вмиг делая её похожей на какую-то лесную деву из тех, что так часто встречаются в балеритских легендах — невинную и прекрасную. А потом она яростно схватила с кровати корсаж и прикрыла им грудь, вспыхнув от злости и смущения.
Но Викфорд уже успел увидеть больше чем нужно. Почувствовать больше чем хотел бы… И разозлиться на себя. И на неё.
— Солнце уже высоко, а вы ещё не готовы! Я ведь говорил, что выезжаем на рассвете, — попытался он скрыть своё смущение за резкими словами.
— Я ещё не собралась! И собираюсь, как видите! — выпалила она и вся покраснела ещё сильнее.
— Как я понял, у вас нашлось время, чтобы наблюдать за мной, но не нашлось времени, чтобы собраться, — он махнул рукой в сторону окна, указывая на разбросанные вещи, и уставился на гобелен над кроватью.
Проклятье!
— Я наблюдала не за вами!
— Ну не за курами же во дворе, — усмехнулся он и нервно провёл рукой по волосам.
— Вы слишком много о себе воображаете! Да как вы вообще смеете ко мне врываться?! Подите вон! Мне нужно одеться!
— А мне нужно сказать вам кое-что очень важное.
Ему бы извиниться и уйти, а у него будто ноги приросли к полу, а глаза к треклятому гобелену.
— Настолько важное?! — она просто пылала яростью. — Ну что же, извольте. — Эрика вдруг отшвырнула корсаж на кровать, развела руки в стороны, и так и осталась стоять в одной рубашке. — Я слушаю тебя, пёс, — произнесла ледяным тоном и вздёрнула подбородок, — что за важные новости ты принёс своей госпоже?
Он опешил. Одно короткое мгновенье он стоял и смотрел, пожирая глазами её фигуру, едва прикрытую тончайшим батистом, и утреннее солнце, что било ей прямо в спину и просвечивало сквозь тонкую ткань, не оставляло почти никаких тайн в складках рубашки. А её тон, которым она сказала это хлёсткое «пёс»…
