Внезапно он повернулся, увидел, что она пялится на него, и нахмурился. А потом выключил телевизор и бросил пульт управления на стул.
– У меня есть планы на вечер, поэтому я хочу все закончить к десяти. Начнем?
Он кивнул на маленькую гостиную, где вокруг кофейного столика стояли четыре кожаных кресла. Он опустился в одно из них, самоуверенный и собранный, а Руби села осторожно, с прямой спиной и наигранной улыбкой.
–Итак, вы танцуете в этой балетной труппе, но вызвались взять на себя пиар-роль на сегодняшний вечер.
– Что-то вроде этого, – сказала она, игнорируя его язвительность.
– Но почему вы, Руби? – Он прищурился. – Кто вы?
– Вы хотите знать обо мне? Мне почти нечего рассказывать. Я служу в ББ с одиннадцати лет, – произнесла она, понимая, что проходит собеседование на работу, которую не хочет получить. – Я не танцую сегодня вечером, поэтому меня и выбрали.
– ББ – это Британский балет?
Она улыбнулась в ответ на его глупый вопрос.
– Да. Этой компании пятьдесят лет. Я училась в балетной школе, выступала в массовке, потом солировала. И надеюсь, однажды стану педагогом. Поэтому я знаю о балете все, что мне надо о нем знать.
– А как насчет остального? Сегодня на премьере будут политики. Я так понимаю, вы и в политике разбираетесь?
Смотря на него, она вдруг вспомнила свои записи. Захватила ли она их с собой? Куча глупых рукописных заметок о том, что она должна сказать Маттео. Она записывала их на кухне, пронумеровывала, складывала… А куда она их положила потом?
– Вы подготовились, верно? Вам следует знать, что я не большой поклонник таких мероприятий.
Ей хотелось ответить, что она тоже их не любит. Вот почему она так долго делала заметки о том, что считала почти неинтересным. Но грубить спонсору нельзя, надо помнить о его пожертвовании. Ее собственный доход определялся щедростью таких покровителей, как Корал Россини.
– Я не сомневаюсь, что вы не разочаруетесь. Миссис Россини уверена, что я подхожу для этой работы.
– Да. Я верю, что это так, – произнес он тоном, который показался ей жужжанием назойливой мухи.
Где же ее заметки: в сумке, карманах? Или она забыла их в метро?
Он, запрокинув голову, внимательно и свысока посмотрел на нее, выгнув бровь, и она решила, что он читает ее мысли.
– Кстати, как давно вы знаете мою мать? Похоже, вы ей нравитесь.
– Правда?
– Да. И вы не первая, кто хочет подружиться с моей невероятно доброй и щедрой матерью.
О чем он говорит? Неужели он думает, что она хочет стать подругой его матери? Он считает, она действительно хочет торчать здесь с ним?
– Я здесь не для того, чтобы заводить дружбу. Я здесь потому, что мне приказали.
Она умокла, заметив, как он мрачно оглядывает ее лицо.
– Вам приказали? – Он выгнул брови над проницательными светло-карими глазами.
– Кто-то должен был сделать это.
Он откинулся на спинку кремового кресла, положил руки на подлокотники и сцепил пальцы на груди. Кисти его рук были покрыты тонкими темными волосками, из-под заостренной манжеты его рубашки блестели роскошные часы.
Руби не сводила глаз с его сильных запястий, отказываясь смотреть ему в лицо.
– И жребий пал на вас? – Он взял бокал с водой.
Она увидела его серебряные запонки. Она не знала никого, кто носил бы запонки, а также потрудился надеть рубашку и галстук.
– Вы бы предпочли заниматься чем-нибудь другим? – тихо и насмешливо спросил он.
Он дразнит ее? Она подняла на него глаза и увидела его едва заметную улыбку. Вероятно, он думает, что она хочет поживиться за счет его матери.
