— Мои люди уже всё узнали. Усольцеву срочно требуется няня для дочери. Моя знакомая сообщила, что может сделать все необходимые рекомендации и нарисовать диплом, если потребуется. В общем, сегодня в двадцать один ноль-ноль у тебя встреча с ним в его особняке.
Голова идёт кругом.
Кажется, что сделаю лишний шаг, оступлюсь и упаду.
Смотрю на Шолохова не в силах отвести взгляд, а в голове пульсируют его слова.
Встреча.
Сегодня.
Няня.
Какая с меня няня, если я ребёнка ни разу на руках не подержала?
Впрочем, всё приходит с опытом.
Я даже не сомневаюсь, что у меня получится. Сделаю всё, что от меня потребуется, чтобы вернуть свою дочь. В конце концов, должен же сработать материнский инстинкт?
— Сейчас мы поедем в торговый центр и купим тебе одежду, — врезается в сознание хриплый голос Шолохова.
— Мне ничего не нужно, — мотаю головой в ответ на его слова.
— Тебе нет, а Усольцев не подпустит к дочери абы кого. Тебе придётся произвести на него впечатление. Как ты это сделаешь, Вероника, — твои проблемы.
Киваю.
Моя дочь действительно — моё дело. Шолохов даже не назвал её своей, просто девчонкой. Удивительно, что человек, которого так расстроила новость о «смерти» ребёнка, теперь говорит так, словно этот ребёнок для него самое неприятное существо на свете. Но так даже лучше. Пусть он не питает к нашей девочке никаких чувств и отпустит нас, когда я смогу воссоединиться с малышкой.
— Когда попадёшь в его дом, ты должна будешь добыть ДНК материал девочки. Передашь его в клинику с моим человеком. Дальше я буду думать, как поступить. Пробью все ниточки, за которые можно дёрнуть Усольцева. Если он и не замешан в подкупе врача, то ему придётся расплачиваться за грешки жены. А если замешан… — Шолохов замолкает, словно решил взять паузу для усиления эффекта, и продолжает: — Я уничтожу его.
Я снова киваю.
Не могу подобрать правильные слова в это мгновение.
— Собирайся. Я буду ждать тебя в машине. Купим тебе приличные вещи, а потом пойдёшь в салон красоты, — с пренебрежением бросает бывший муж, медленно ведёт большим пальцем правой руки по своей нижней губе, встаёт из-за стола и выходит.
А мне хочется заплакать, но я сама пока не понимаю от чего? От радости, что скоро могу оказаться рядом с дочерью, или от обиды, что даже теперь, узнав правду, Шолохов ведёт себя так, словно я на самом деле зависимая, неосознанно убившая нашу дочь? Он и о дочери говорит с пренебрежением. Не верит, что она наша? Или остыл, и она больше не нужна ему? Обидно, но я пытаюсь успокоить себя, ведь всё это мне на руку.
Избавившись от неприятного морока, заполонившего сознание, я быстро умываюсь, собираю волосы в хвост и спешу за бывшим мужем. У нас ещё есть время, но я боюсь что-то не успеть сделать. Самое главное — подготовиться морально, а тут я явно проигрываю. С другой стороны, на работе я умело натягивала маску счастливой беззаботной женщины… Неужели не смогу теперь?
— Почему ты так уверен, что Усольцев примет меня няней для Сони? — спрашиваю я, сев на переднее пассажирское сиденье.
Шолохов дёргается. Он бросает на меня раздражённый взгляд и кривит губы. До сих пор считает виновной в чём-то?
Ладно…
Пусть думает, как ему нравится.
Его право.
Мнение бывшего мужа перестало волновать меня в тот день, когда я услышала ужасные слова, сорвавшиеся с его языка. Простить такое и забыть невозможно.
— Соня… Неприятное имя. Мы сменим дочке документы, как только заберём её. Если сможем доказать, что она на самом деле наша дочь. Родимое пятно ещё ничего не значит, Ника. Слова врача, к слову, тоже.
